Снарри-форум

Среда, 2 ноября 1981 года. День, когда я сделала то, на что раньше была просто неспособна. День, когда я забыла о здравом смысле и поступила совершенно безрассудно. День, когда я взяла кричащего ребенка моей ненавистной умершей сестры в свой дом. В мой собственный дом, место идеальной, счастливой, обычной жизни.

Иногда я задаю себе вопрос - о чем я только думала?

В конце концов, это был ребенок Лили - он был уродом, она была уродом, они все были уродами. Но сейчас я знаю, о чем я тогда думала – ведь я была там.
__________________________________________________________

В ту среду было обычное утро, и я спускалась на кухню, чтобы приготовить завтрак моему обожаемому годовалому сыночку. Все было как всегда. Вернон наверху принимал душ перед завтраком; как всегда. Дадли все еще тихо спал; как всегда. И я решила сходить за утренней газетой для Вернона; как обычно. Но, к сожалению, тот день все-таки не был обычным.

Я шла по коридору, напевая про себя какой-то мотив, и думала, каким большим вырастет Дадли, и как я пойду по магазинам и куплю ему немного новой одеждой и, возможно, пару новых игрушек. В конце концов, думала я, прошло ведь уже целых две недели с тех пор, как я в последний раз что-то покупала для моего маленького Дадлички. Я чуть улыбнулась этому прозвищу, оно так подходило моему сыну. Я взялась за ручку, открыла дверь… и почти слышала крики в моей голове, которые умоляли меня не делать этого. Почти. Но хорошо, что я не осталась дома, потому что то, что было у нас на крыльце, могло привлечь внимание соседей.

Там, на ступеньке, завернутый в одеяльце, лежал младенец. Он мирно спал. У ребенка были взъерошенные угольно-чёрные волосы и странный, похожий на молнию, шрам на лбу. На вид ему был год, как и Дадли. Какое-то время я стояла и смотрела на него. Тут ребенок зашевелился, и что-то выпало из одеяльца. Это было письмо. Письмо с моим именем на конверте. Имя Вернона там тоже было, но я догадалась, что в первую очередь оно для меня.

Я взяла конверт и взглянула на него. «Мистеру и Миссис Дурсли» - это все, что было надписано на нем. Не было ничего, что указывало бы на адрес, откуда оно пришло. Я перевернула его и открыла. Как только достала письмо, сразу поняла, откуда оно, или, по крайней мере, от каких людей. Оно было написано на слегка потрепанном куске пергамента. На свете есть только один человек, который мог писать мне на пергаменте. И затем, впервые после того, как я вышла на крыльцо, мне все стало предельно ясно – это письмо просто не могло сулить ничего хорошего. Мне вовсе не хотелось читать его, но я была вынуждена сделать это.

Дорогие Петунья и Вернон… - так оно начиналось, но дальше… В это невозможно было поверить… но мне пришлось. Ведь доказательство было рядом со мной, на моей собственной лестнице. Эта история была достойна любой книги сказок – ужасающая, странная, совершенно незаурядная... но это было правдой. Я обнаружила, что вновь перечитываю письмо, в частности последнее предложение о том, что тот… тот… волшебник сделал. Я внимательно посмотрела на маленького Гарри – какое странное имя для ребенка – и подумала: нет. Нет, я не могу взять его, это слишком опасно, и он точно будет таким же сумасшедшим, как она.

И потом Гарри проснулся. Он шевельнулся и открыл глаза. Они были зелеными, точно такими же, как и у нее. Взгляд, которым он смотрел на меня, был таким жалким...

А что если это ее ребенок? Он же не сделал ничего плохого или сверхъестественного, говорила моя совесть.

Пока не сделал, ответила моя рациональная сторона. Только пока.

Но если то, что сказал Дамблдор – правда, и если мы откажемся от него, то мальчик может умереть?

Моя совесть спросила: Ты же не хочешь быть убийцей?

Если то, что сказал Дамблдор, правда, он может взять Гарри себе!

Ты же читала письмо, ему будет безопасней здесь.

Нет, я отказываюсь!..

Убийца.

Я снова посмотрела на Гарри: он просто глядел на меня своими невинными глазами.

Хорошо, пробормотала я про себя. Я его возьму мальчика себе. Но это не значит, что я буду любить его...

«Верно-он! – крикнула я, обернувшись лицом к дому. – У нас большая проблема!»

Я вздохнула: этот день будет о-очень долгим.