Только дети видят истину. Остальные же видят правду – а она у каждого своя.
Пролог.
Как рассказать, что я чувствую? Как объяснить мотивы своих поступков? Мерзкий Пожиратель Смерти. Носитель клейма на предплечье. Ничтожный слуга. Раб. Возможно, вы иногда задаетесь вопросом, почему мы стали Пожирателями. Кто-то считает, что причина в воспитании, кто-то ссылается на гнилую сущность наших черных душ, кто-то верит, что мы сделали это по своей неопытности/неразумности/наивности, другие уверяют, что к этому привела наша жажда власти или мести. Но как бы вы ни старались понять нас, это окажется невозможным. Неужели вы думаете, что добровольно можно согласиться ползать на брюхе перед змееподобным существом, с радостью терпеть каждое проклятье, посылаемое им в тебя за малую ошибку или просто от садистской прихоти, лизать его ботинки, обливаясь соплями, умолять о милости? Как вы можете считать, что мы готовы терпеть это ради славы или несуразных идеологических мотивов? Чушь. Глупая. Чванливая ересь. Ваша гордость, ваши предубеждения, уверенность в самих себя поражают лживой фальшью. О да! вы уверены в своей правоте, в своей непоколебимой драной идее справедливости. Вы жалки в своем неведенье, детской вере в Свет и Тьму. Эти понятия не имеет никакого значения. Нет абсолютной тьмы. Нет абсолютного света. Есть вещи на много более значимые и притягательные, за которыми пойдешь куда угодно: и к свету, и во тьму. Но вы на это не способны. Насколько проще разделить мир на черное и белое и подстраивать происходящее под выгодный себе цвет. Сволочи. Это вы – аморальные сволочи. Прикрываясь придуманными идеалами, вы и другим присваиваете одну из выбранных категорий. А потом начинаете войны. Свою благородную борьбу. Веря во все это с безукоризненной искренностью. С тошнотворной уверенностью. Слушая меня, вы оскорбитесь, покачаете головой, грустно вздохнете, сожалея обо мне, разъяритесь, возненавидите, но никогда, никогда не сможете понять истинную суть. Поэтому мы навсегда останемся на разных сторонах, никогда вы не сможете переступить грань, отделяющую ваш иллюзорный мир от нашей всепоглощающей жизни. Вы будете вечно находиться в беспробудном немом заблуждении. Безоговорочно верить своей правде. Рвать за нее весь мир, притворяясь праведными спасителями. Будете упрямо зажмуривать глаза, лишь бы не расстаться со своими убеждениями. Вы до безумия боитесь, что ваш выдуманный мир может рухнуть. Поэтому мы презираем вас. За вашу трусость. За вашу никчемность. Ограниченность. Страх. Вы пропитаны им насквозь. Но не замечаете. Не замечаете ослепительной жалкой потребности спрятаться за своими идеалистическими представлениями. Вы готовы пойти за кем угодно. За бредовым стариком Дамблодором. За Избранным, Мальчиком-Который-Выжил. За министерством магии. Лишь бы они давали вам возможность продолжать верить в привычные морально-этические принципы. Вы ничтожны, но никогда не поймете этого, променяв жестокую боль истины на сладкую ложь самообмана.
Глава 1.
Меня с детства готовили к служению нашему господину. Даже сомневаясь в его возможном возвращении, мне прививали определенную идеологию. Вдалбливали законы чистокровных семей, заставляли заучивать наизусть принятые давным-давно устои. И я не сомневался ни в чем из того, что мне говорил мой отец. Мой неповторимый, бесподобный отец. Он был образцом для подражания. Жестоким. Справедливым. Божественным. Да. Я боготворил его и верил ему без всяких сомнений. Какое-то время… Позже началось неизбежное взросление с неотвратимым постепенным осознанием. Я начал задумываться над действиями других людей, над своими поступками, а не просто совершать что-либо по постороннему приказу. Пытался найти ответы на свои вопросы, душевные терзания. Переходный возраст с типичным разочарованием в жизни и ненавистью к самому себе прошел довольно быстро, оставив за собой стремление вырваться из ненавистного круга беспрекословного подчинения чьим-то постулатам.
До школы у меня не было мысли, что может быть как-то по-другому. Я общался с детьми, выросшими в тех же условиях, том же окружении. Они боялись меня, уважали, лебезили передо мной и ненавидели. Я воспринимал такое отношение, как единственно возможное, как обычный ход вещей. Но пришло время расставания с иллюзиями. В первый же день в школе мне пришлось столкнуться с сотнями людей, не заискивающими передо мной, не старающимися, во что бы то ни стало, понравиться мне. Это было необычно, ново, странно. Это было хорошо. Мне тоже хотелось, как и эти многочисленные дети, окунуться в атмосферу их непосредственности, смеха, драк, игр. Я был всего лишь ребенком. Ребенком, которому слишком рано пришлось ломать свой мир. Гады. Я говорю вам спасибо. Это была отличная школа жизни. Школа, заставлявшая меня научиться делать выбор. Свой выбор. Не зависящий от отца, без постороннего контроля. А только под гнетом своих собственных убеждений, впитанных с молоком матери и вдолбленными с не терпящими возражений Круциатусами. Но все же это был выбор. Свободный. Мой собственный. Я делал его каждый раз, оправдывая ожидания семьи, родственников, знакомых. Проявляя себя истинным членом чистокровной семьи. Примерным сыном, блестящим учеником, великолепным наследником. Я делал это потому, что верил – так правильно. Мне было противно чужое лицемерие, чужие взгляды на жизнь. Кто-то говорит, что необходимо уважать их… Но я не вижу причины, способной заставить меня делать это. Чтобы отгородиться от порой накатывающих сомнений я научился презирать. Презирать и ненавидеть всех, кто в чем-то мне противостоял. Хотя, конечно, трудно сказать, нужно ли было учиться. Скорее всего, я умел это с рождения. И окружающие ненавидели меня в ответ. С той же силой, с тем же слепым очарованием. Упоительное умение – заставлять других людей делать то, что хочешь ты. (Пусть это будет только ненависть - нельзя недооценивать столь сильное чувство.) При этом они уверены, что все решали сами. Не заметив тонкой манипуляции со стороны. Великое искусство руководить людьми так, что они сами приползают на коленях умолять накинуть на них ярмо полного подчинения. Но, как оказалось позже, мое умение вызывать чужие эмоции, направляя в определенное русло, было всего лишь на уровне детской забавы. Настоящего мастера я узнал позже… испытав на себе его умение.
Взрослея, я все больше упивался своим превосходством над другими людьми. Что мне еще было желать? Я владел всем. Деньгами. Умом. Красотой. Родословной. Положением в обществе. Но в какой-то период времени моя жизнь покатилась вниз по склону к темнеющей бездне, способной разрушить то, чем я дорожил, во что верил. Отец давно перестал быть для меня неоспоримым лидером, незапятнанным примером. Я наблюдал. Наблюдал с самого детства. Просто потому что хорошо умел это делать, выделяя из множества вещей необходимые мелочи. По-началу, я не замечал ничего, что могло бы вызвать во мне антипатию. И это понятно – ведь до какого-то времени я просто не мог знать все о делах отца. Ничего не анализируя, а веря на слово. Вскоре, однако, все изменилось. Я взрослел. И начал замечать все больше и больше моментов, которые мне противели. Он всю жизнь прогибался под этот мир. Да, получал то, что хотел. Да, жил в комфорте. Но ему всегда приходилось чем-то жертвовать взамен. А я верил, что смогу прогнуть мир под себя. Быть свободным и независимым. Ото всех. Не быть в долгу ни перед кем. Управлять своей жизнью, как пожелаю. А то, что я видел в отце, противоречило моему честолюбию. И самым неприятным было чужое намерение распорядиться моей жизнью.
Люциус Малфой служил своему Лорду и всеми силами старался организовать мне местечко рядом. Я понимал всю опасность ситуации и ее почти неизбежность. Только почти. Я был уверен, что ни при каких обстоятельствах не позволю кому бы то ни было сделать меня своим слугой. Попытки отца были изначально тщетны. Я притворялся, что жажду дня посвящения, но внутри знал – его не будет. Не допущу. Время еще было. До окончания Хогвартса. Но как же редко наши желания совпадают с действительностью. Она накатывает комом вязкой неизбежности, засасывая и заставляя менять все свои планы, разрушенные одним движением судьбы. Да, я больше не подражал отцу, не ставил его в пример себе. Но тем не менее уважал. И считался с его решениями, принимал его позицию. Все-таки это он дал мне многое из того, что я имею сейчас. Было ли это благодарностью или расчетливым отношением – не знаю. Просто так было. Он являлся частью моей семьи. А за свое я привык бороться. После пятого курса произошли события, заставившие меня принимать решения, впервые противоречившие желаниям. Эти сволочи из вопиюще пафосной организации, считающие себя сторонниками света и правды, засадили Люциуса Малфоя за решетку. Обычно так и бывает. Если вокруг тебя война – не имеет смысла пытаться остаться в стороне, не примыкая ни к одной из воюющих сторон. Это скорее всего разозлит всех и в конечном итоге или выбор сделают за тебя, или придется сдохнуть от двойного натиска в одиночестве своей гордости. Как же быстро меня сделали злым в своих глазах лживые борцы за справедливость. Хотя я и сам говорил всегда о своей лояльности. Никому не были интересны мои настоящие мысли. Впрочем, это в порядке вещей. Пришло время мести. Время боли. Время противостояния. Мести окружающим людям, боли от осколков разбитых стремлений, противостояния судьбе. Я получил метку. Постыдное черное клеймо. Все мы были скотом. Просто вещами в его руках. Пора было взрослеть и понять, что за все жизнь назначает определенную цену. И только твои проблемы, если ты с этой ценой не согласен. Товар у тебя в руках, осталось заплатить. Гордостью. Убеждениями. Жизнью. Душой… Приказ убить. И лишь холодное согласие. Мне было все равно. Постулаты о ценности человеческой жизни меня не слишком заботили. Вы скажете это жутко? Такого равнодушия не должно быть у молодого человека. Но вы ошибаетесь. Многие люди способны на убийство. Без тени сомнения. Без сожалений. А общество продолжает навешивать им откуда-то вынутую совесть. Большинство соглашается с этим. С искренними глазами произнося: «Мы никогда не смогли бы убить человека». И сами верят в это. С завидным упорством. Неудивительно: слишком много в их жизни искусственного, чтобы суметь не врать самим себе. Запутанный клубок из навязчиво-слякотно-лживых строк существования. А потом была Северная башня астрономии. Палочка, направленная одному из них в лицо и тягуче вязкое презрение к самому себе. И ненависть. Хлесткая, черная, гниющая. Несколько минут на обдумывание. Это произошло как-то слишком спонтанно. Я мысленно оглянулся и рикошетным выстрелом в голову понял, в каком дерьме нахожусь. И сколько бы я ни пытался обвинить в этом посторонних, натыкался на отчетливое осознание, прежде всего, своей вины. Каждый человек сам отвечает за свою жизнь и крайне глупо обвинять кого-то еще в неудачно прожитых днях. Меня учили никогда не сдаваться. Я никогда не опускал головы перед проигрышем, ухмыляющимся мне приторно-сладкой нервозностью. Я всегда шел до конца. В этот момент на башне пришло понимание, что так дальше продолжаться не может. И разве есть более подходящий момент перевернуть свою жизнь вверх тормашками, чем сейчас. У меня не было плана, не было перспективы на будущее. Но был выбор и возможность всех удивить. Убить старика? Нет. Пусть попробуют сделать это сами. А я посмеюсь над их попытками. Довольно унижений. Довольно приказов. Я находился в каком-то холодном взвешенном состоянии. Все, что я делал не было импульсивным или необдуманным. Это было твердым, уверенным решением. Хотя, по прошествии времени я бы посмеялся над собой. Выбрать единственно возможный путь. Но сделать это все-таки под действием эмоциональных порывов, накапливавшихся столько времени и, наконец, нашедших себе выход. Пусть и в такой странной форме. Но судьба продолжала поражать своим завидным упрямством разрушать все мои планы. Дамблодор мертв. Оставаться в замке нельзя. Снейп потащил меня за собой. (Наверно, нужно сказать ему спасибо.) И через небольшой промежуток времени я оказался в большом холодном зале, стоя на коленях перед Темным Лордом.
Надеюсь, я верно смог передать все, что происходило со мной до переломного момента. Момента, перевернувшего все мои представления, заставившего меня узнать настоящую жизнь, а не эту узкоструктурную фальшь. Момента, навсегда проведшего черту между мной и вами. Стараясь оценивать ситуацию, в которой мне пришлось находиться, я нахожу все больше и больше интересных нюансов. Но уверен – их еще осталось не мало, пока недоступных моему взору. Возможно, я был субъективен. Восемнадцать лет – не достаточный возраст для способности оценить прошлое. Судьба, быть может, и сейчас наслаждается своими садистскими играми с моим рассудком. Возможно, все было несколько не так. Но сейчас я уверен в своей правоте, а значит: все, что я сказал – правильно. Это моя жизнь, моя память, что дает мне право препарировать ее по кусочкам, разгребая завалы невозвратимо ушедших дней.
Я стоял на коленях перед Темным Лордом. Я не чувствовал себя храбрым, но я не чувствовал и страха. Моя жизнь закончится через несколько минут, но липкий тошнотворный ужас не приходил. Существовало только спокойствие и какая-то отрешенность. На полу у его трона нестертое, застарелое пятно крови. Интересно, почему его до сих пор не удалили? Я смотрел на это пятно и думал о посторонних вещах. А еще было немного неприятно стоять на холодном твердом полу. Быстрее бы уже все кончилось. Бывает, постоянно думаешь о чем-то, что не дает тебе покоя. Нервничаешь, беспокоишься, а потом это надоедает. Надоедает переживать, бояться, чувствовать тошноту от ожидания и постоянно гадать, когда тебя убьют. Становится безразлично. Я привык к этой мысли настолько, что она не могла вызвать во мне каких-либо чувств, кроме досадливого равнодушия. - Ты выполнил приказ, Драко? – его холодный голос вывел меня из прострации. - Нет, повелитель, - что я еще мог ответить? Слишком много свидетелей было в комнате в момент убийства Дамблдора. И сделал это не я. - Что же тебя остановило? - Я не смог убить человека, - голос не выражал ничего. Молчание затянулось. Видимо, он хотел, чтобы я нервничал. Просил прощения, умолял о еще одном шансе. Но я не мог. Даже ради своей мести не мог. Это был проигрыш? Может быть… Вот только я не знал, как исправить положение. Но просить попытку оправдаться было выше моих сил. В обычный день я смог бы выйти из этого положения. Но после сегодняшнего, после принятого решения, это было слишком тяжело. Где же смертельное проклятье? Я был уверен, что как только признаюсь в своем провале, получу его зелено-летучим наказанием. Холодные пальцы коснулись моего подбородка, по телу прошла непроизвольная дрожь. Он поднял мою голову, заставляя смотреть в глаза. Стало страшно. От плохого предчувствия. - Ты хотел мне отомстить? Хотел избежать службы? Позорно скрыться или, что еще хуже, перейти на сторону врага?– шипящие слова прорвали стену равнодушия, резанув тупой болью по душе. – Я знаю, Драко, все твои намеренья. Твое владение Легимеленцией, попытка скрыть свои помыслы не помогли. Неужели это – конец? Я почувствовал какое-то облегчение. Он отошел от меня на несколько шагов. Поднял палочку. Вот. Сейчас это произойдет… Луч пронзительно красного света вылетел с ее конца. Стоп. КРАСНОГО?!!
Сознание возвращалось неохотно. Видимо, оно не слишком по мне соскучилось. Первым, что я ощутил была радость: я жив! Сразу же за этим пришло сомнение и вопросы. По какой причине я заработал всего лишь оглушитель? Пытаясь выяснить, где нахожусь, я открыл глаза. Закрыл. И снова открыл. Никаких изменений. Вокруг царила непроглядная тьма. Не было видно совершенно ничего. Ни отблеска, ни сумрачного света, ни стен, ни пола, ни собственных рук, даже если поднести их прямо к глазам. Я ослеп? Или кто-то наложил на комнату заклятие темноты? Единственным способом что-либо узнать была попытка попробовать пойти в какую-нибудь сторону. Сделав два шага вперед, я наткнулся на стену. Холод. Кончиками пальцев я ощутил ледяную влагу на жестких выступах камней. Надеясь, что мои худшие опасения не подтвердились, я направился вдоль стены до столкновения с другой, расположенной перпендикулярно по отношению к этой. Продвижение дальше позволило обнаружить, железные прутья решетки. Значит, я не ошибся. Это – темница Темного Лорда. Опустившись вдоль стены, я сел на ледяной пол. Это была не слепота. И не заклинание. Много раз до меня доходили слухи о неком подземелье, где Темный Лорд держит своих врагов. Чего только не говорили: что из этих камер нельзя услышать криков, потому что они находятся слишком глубоко под землей, что противники повелителя сходили здесь с ума – от чего именно не один из рассказчиков не отважился уточнять, – а отчаянье приходило наподобие дементорам, неотвратимо и безжалостно, что здесь царила вечная темнота, густая, непробиваемая, через которую боялись ходить даже призраки. Теперь я убедился в правдивости некоторых слухов на личном опыте. По крайней мере я не ослеп. Это было хоть маленькое, но утешение. Меня всегда интересовало: тьма – это недостаток света, или свет – это недостаток тьмы? Будучи воспитанником древней чистокровной семьи, не гнушающейся пользоваться темномагическими заклинаниями, и истинным слизеринцем, я предпочитал второе. Что ж, - наслаждайся. Ухмылка, наверняка, получилась жалкой.
Я сидел без движения на полу устремив взгляд в засасывающую темноту. Только навязчивые мысли не давали покоя и не пропадали вместе с уходящей все дальше надеждой. Зачем, зачем он делает это? Почему бы просто не убить меня? Я был рад тому, что по-прежнему оставался на этом свете. Мерлин, я совсем не хотел умирать! И, да, я боялся. Очень боялся никогда не увидеть больше неба, солнца, света. Какой абсурд! – я скучал по свету и отдал бы все за маленький намек на него. Он хочет сломить меня? Скорее всего, так и есть. Я не вижу другого смысла в том, чтобы держать меня в подземельях. Если так, то следует ожидать невероятной боли, зная любовь ублюдка доставлять ее другим людям. Оставалось только ждать…
Неизвестно, сколько прошло времени. Я не думал, что смогу отвлечься, но все-таки заснул. Проснувшись, обнаружил, что все оставалось по-прежнему. Только гнетущая темнота кругом. И ни единой живой души. Это было жутко. Достаточно жутко для того, чтобы мечтать о появление кого угодно. Даже самого Темного Лорда. Время наплевав на меня, видимо, не находило причины оставаться в этом заброшенном, мертвом месте. Оно текло где-то там, наверху, игнорируя затхлые подземелья. Холод, царящий вокруг, уже стал частью меня. Темнота порабощала. Заставляя забыть о том, кто ты. Казалось здесь невозможно мыслить, невозможно существовать. Меня решили просто сгноить. Оставить медленно умирать. Скоро я буду мечтать об Аваде. Скоро я вообще буду неспособен о чем-то мечтать. Но это продлиться не долго. Не больше двадцати дней. Стены настолько сырые, что влага, необходимая организму мне обеспечена. Без еды можно продержаться немного дольше. Если учесть холод, то шансов даже на двадцать дней маловато. Не могу поверить, что конец будет именно такой. Сколько раз я представлял, какова может оказаться моя смерть в этой войне. Я ожидал погибнуть либо от руки Темного Лорда, либо от заклятия кого-нибудь из Ордена. Единственное, чего я действительно опасался, был Азкабан. Остальное же достаточно предсказуемо и неинтересно. Но то, что происходило сейчас, никогда не было ожидаемым исходом. Я пытался продолжать мыслить, несмотря на вопиющую потребность измотанного разума сесть где-нибудь в углу и забыться.
* * * Это был удар по нервам, по оголенному сознанию, чуть не ослепивший меня. Внезапно возник тусклый, еле заметный свет, дрожащий на конце чьей-то палочки. Но даже такой неяркий свет от простого Люмоса, резанул невыносимой болью по глазам, и казался мне ярче, чего бы то ни было. Когда я, наконец, смог разжать веки, увидел фигуру с нечеткими очертаниями в противоположном конце камеры, стоящую в проходе. Чуть сфокусировав зрение, я смог увидеть его более ясно. Захотелось рассмеяться. Сам Темный Лорд почтил меня своим присутствием. Вот только я не знал, как реагировать на это. Радоваться, что меня не оставят гнить здесь просто так. Или опасаться того, что должно было последовать за его приходом. Впрочем… моего мнения никто не спросит. Он подошел. Тихо. Словно ступая по мягкому ковру, а не по твердым камням. И походка его была именно такой – мягкой. От этого почему-то было страшно. Не от ожидания предстоящей боли. Не от предвкушающей улыбке на змеином лице. А от тишины его шагов. Я смотрел ему в глаза. Я знал, что он может увидеть: ненависть, презрение, гнев, злорадство. Но он видел не это. Он видел в глубине протестующего взгляда душу сидящего в углу человека, грязного, измотанного, но с гордо поднятой головой. И она притягивала, манила его, как очередное недоступное сокровище, каким-то образом до сих пор не вошедшее в его коллекцию. Сокровище, которое он собирался заполучить без остатка, сломать, поработить. Я задохнулся от неожиданного слепого удара под ребра. Это… удивило меня. Я знал, через что мне придется пройти. Я видел это сотни раз при нападениях на маглов, наказаниях отступников или приверженцев другого лагеря, при проверках на верность, при безвкусных развлечениях некоторых слишком сдвинутых слуг. Пытки Круциатусом до тех пор, пока разум не раствориться в отчаянном безумии, избиение Пожирателями Смерти до превращения в кусок кровавого мяса, многочисленные лучи заклинаний, заставляющие тело извиваться в немыслимой агонии. Но то, что сам Темный Лорд может опуститься до банального магловского избиения… Это стало действительно неожиданностью. Он ударил второй раз по лицу. Только попытавшись встать, я заметил, что мои руки были связанны. Но это не имело большого значения. Я в любом случае не смог бы дать отпор. Тем более без палочки. На равных условиях, возможно, победа могла быть за мной. Но изнеможенный, уставший, немного дезориентированный после долгого нахождения в темноте, на сопротивление не было никаких шансов. Хотя, в нем вообще не было смысла… Он продолжал бить. Размеренно. Четко. Сильно. Его лицо не выражало ничего. Словно все это было наискучнейшим делом на свете, и он через силу заставил себя спуститься, наконец, в подвал, и заняться неприятными обязанностями. Я молчал, прикрывая самые уязвимые места руками, сжавшись на полу в комок, будто стараясь занять как можно меньше места. И только изредка судорожно втягивал воздух, пытаясь отгородиться от боли. Избиения не могли сравниться с Круцио, да и многим других заклятиям. Но в его исполнении это приобретало какой-то невообразимо жесткий оттенок. От удара ногой по голове стены вдруг стали выделывать невообразимые фигуры, а пол кружиться и падать куда-то вниз. Перед тем, как потерять сознание, промелькнула отстраненная мысль удивления: неужели все? слишком просто. Мир погрузился во тьму.
Последующие дни слились в безграничное, безраздельное, бесконечное боль-мучение-страдание. Я не помню точно, что происходило, видимо, моя память просто не могла сохранить в себе все это: иглы под ногтями, вырванные клоки волос, обугленные куски кожи, свисающие лохмотьями. Каждый раз было что-то новое. Каждый раз было то, что заставляло меня извиваться на ледяном полу, разрывая барабанные перепонки собственными воплями. Как бы я хотел проглотить свой язык, чтобы молчать, чтобы кислота желудочного сока растворила его вместе с криками. Поначалу я старался держаться, не унижаться, не выплескивать в тошнотворных приступах захватывающего от боли безумия свой разум. Я старался. Но не мог. Я был слабым. Беспомощным. Но все еще целым. Мое достоинство было втоптано в мешанину из крови и грязи на каменных плитах его чистыми ботинками. Мое самоуважение было разбито о всхлипы в абсолютной темноте. Было сложно различить реальность и сон. Потому что даже в забвении я видел, чувствовал непрекращающиеся пытки. А просыпаясь встречался с ними вновь. Но, что бы он ни делал, в моих заплывших от ударов глазах по-прежнему плескалась черная со стальным блеском ненависть, помогающая держаться, помогающая оставаться самим собой.
Однажды он пришел. Пришел не так, как приходил множество раз до этого. Однажды он постучал не только в мое тело, но и в мою душу. Хотя, какое там… ему нет необходимости стучать. Он просто ворвался, сшибая к черту все задвижки. Я помню все. Каждую мелочь, каждый жест, прикосновение, взгляд. Куски моей кожи до сих пор горят от его ощущения на своем теле, внутри него, как тогда. Как будто к ним прислонили раскаленные пласты металла, как будто их пронзили острыми длинными шипами, доставая от любой части организма до мозгов. Это могло бы заставить меня умолять о милости, о смерти. По сути – об одном и том же. Но я не мог выблевать из себя ни фразы, ни слова. А только истребительные клокочущие звуки рожала в мучениях моя свихнувшаяся гортань. Они отражались от стен и накатывали лавиной. Он не боялся, что я захлебнусь, поэтому двигался медленно. Невыносимо. Сильно. Каждый толчок разламывал по частям то, что осталось от меня. Стирал в порошок. До микроскопических атомов, которых не разглядеть невооруженным глазом. А он все продолжал разрывать мой анус, каким-то образом не теряя меня из виду. Наверно, он волшебник. Это продолжалось совсем не много по времени - он кончил всего один раз - это продолжалось вечность. Я не слышал шаги по направлению к двери, я не видел его ухода. Просто маленькая кучка дерьма, свернувшаяся в клубок, забившаяся в засранном углу. Я чувствовал себя грязным. Не просто грязным – омерзительным, ничтожным, сгнивающим изнутри. Запах гнили смешивался с запахом спермы, вытекающей из заднего прохода вместе с кровью. Тело начала бить дрожь. Словно в агонии. Быстрее, быстрее, быстрее. Пятно расползалось по камням болезненно-мучительным искуплением. За неверие. За слабость. За предательство.
С какой-то отстраненно-пробежавшей мыслью я понял: темнота в этих подземельях призвана ни запугивать, ни угнетать своих невольных гостей неистребимым мраком. Она заставляла чувствовать, переживать во вскипающем разуме мгновение за мгновением, секунду за секундой. Не на что было отвлечься. Каким бы самообладанием и сосредоточенностью я не обладал, темнота заставляла бы меня возвращаться погаными отравленными мыслями к произошедшему снова и снова. Я лежал на спине и с трудом удерживал руки по бокам. Так хотелось дотянуться до живота и, подобно дикому животному с длинными острыми когтями, вспороть себе брюхо, вытаскивая наружу кишки, в которых побывал Он. Вынуть их все из себя и выбросить подальше – на другую сторону камеры. Только я сильно подозревал, что даже это не смогло бы избавить меня от всей грязи, набухающей бледно-перламутровым бутоном ядовитого растения. Словно Дьявольские силки опутали меня и не отпускали. А при каждой немощной попытке дернуться обвивали сильнее и сильнее сопротивляющуюся плоть. Раздирая ее до крови, сжимая так, что вылезали вены на поверхность кожи темно-синими полосами вскрытия.
Каждый день, а, может, несколько раз в день, он приходил и насиловал истерзанное сознание через тело. Грубо. Гадко. Безжалостно. Непоправимо. Ублюдок входил в меня снова и снова, разрывая, убивая, и заставляя существовать, чувствуя свое ничтожество, грязь и пошлость. Было противно от самого себя. Хуже всего было то, что я получал наслаждение. Нет. Наверно, наслаждением это не назовешь. Было просто непреодолимое, жгучее желание. Я не хотел этого. Я ненавидел себя за это. Но ни что не могло изменить того, что при его появлении мой член набухал. Чертова физиология. А когда он, трахая меня, задевал там внутри бугорок простаты… Невыносимо. После меня рвало на холодные камни засранной камеры. И я валялся в своей блевотине, вытирая ее лицом и когда-то светлыми волосами, задыхаясь в бешеных судорогах внизу живота. Сперма, излившись внутрь, казалось, не выходила, а, наоборот, проникала в самое существо, и я чувствовал ее движение. Словно могильные черви капались в моей тухлой сущности.
Это все продолжалось и продолжалось. Я не заметил, когда изменилось мое отношение. Когда меня перестало волновать то, что делалось с моим телом и душой. Страшно, когда такие вещи превращаются в обыденность. Он методично насиловал меня. И это было как кофе по утрам, поцелуй жены перед уходом на работу, отдых с друзьями на выходных, как принятие душа вечером. Кажется, такое приспособление называется адаптацией… Я не мог умереть, но не хотел и жить с этим. Поэтому разум отказался воспринимать действительность во всей остроте ощущений.
Мне становилось хуже. Не смотря на все те зелья, что я поглощал литрами. ОН оставлял их на полу камеры. И я пил. Слишком жестоким было наказание, когда я первый раз не принял лекарства. Больше этого не повторялось. Я употреблял все, что было им принесено. Тухлая пища, любые жидкости с неизвестными для меня названиями в склянках, его сперму, тело, взгляды. Я употреблял это все без протеста. Что-то стало во мне не так. Сломалось один-единственный раз, но сломалось навсегда.
Мне становилось хуже… Меня давно перестали посещать размышления о том, как я выглядел, что было уже повреждено, а что пока еще цело, какие части моего тела оставались до сих пор не изуродованными хотя бы частично. Точно так же, как ушли мечты о мягкой кровати, душе, свежем ветре, теплом одеяле, маленьком лучике света. Я знаю, что эта жизнь была, но она осталась где-то там, далеко в прошлом, которое было даже не со мной, а с тем юным мальчиком, верившим, что сможет выжить, не смотря на метку на предплечье, на окружающие его смерти, на роль, которую он решил играть. От него ничего не осталось. Все стерли горячие руки нежданного любовника, хозяина, господина, мучителя, истязателя, единственной связи с моим все еще существующим сознанием. Мне становилось хуже… но это не имело значения. Ведь приходил Он. И, видя в его глазах раздражение, я старался все исправить. Старался притвориться, что чувствую себя достаточно хорошо. Хорошо для чего? Для того, чтобы он насиловал меня? Нет. Для того чтобы он просто не перестал приходить. Странно. Дико. Неправильно. Но я ничего не мог с этим поделать. Только в его присутствии, не смотря на абсурдность ситуации, я чувствовал себя живым. Даже если не живым, то хотя бы все еще существующим.
Хотя, признаюсь, иногда, часто, даже очень часто, мне казалось, что я давно погиб и это – мой персональный ад. В такие часы я был очень близок к безумию. Ведь, если это ад, то мои страдания продлятся вечно. Намного приятнее было думать, что происходящее – сон, жуткий кошмар. И надо всего лишь дождаться утра, спасительного рассвета, разгоняющего ночные страхи. Но утро никогда не наступало. Здесь всегда было темно, темно и сыро.
Но когда он спускался ко мне, зажигал слабый свет на конце своей палочки, прожигал душу глазами, заставлял биться в немыслимой агонии от непосильной боли, я осознавал, что я жив и моя жизнь – реальность. Вот только… что такое реальность? Для меня реальностью были лишь его руки на моем теле, его плоть во мне, его дыхание у моего уха. Он никогда не заговаривал со мной. И я тоже не произнес не слова, боясь вызвать неудовольствие. А за неудовольствие приходилось платить. Он не говорил со мной, но говорили наши тела. Большего было не нужно. Его существо словно шептало, безапелляционно, твердо, с торжеством : «Вот видишь, Драко, ты мой… мой… мой…» И я непроизвольно выгибался навстречу этим непроизнесенным словам. Это была зависимость. Я слышал, что у маглов (не удивляйтесь, мне пришлось один раз выполнять связанное с этим задание) есть такое явление, как наркомания. И случается порой так, что человек не сам начинает принимать наркотик, а его подсаживают. Мне кажется, со мной было так же. Я удивился, когда в первый раз осознал, что жду его прихода. А потом, проанализировав все, насколько это возможно в моем состоянии, понял, что мое сердце каждый раз сбивается с выработанного ритма, когда я вижу в дверном проеме очертания его фигуры. И дыхание становилось немного неровным не от страха, не от приготовления к новой порции боли, а от чуть заметной несмелой радости. Что же происходит? Какого черта случилось с моим существом? Больше, чем обычно хотелось разбить свою голову о кладку непробиваемых камней. Как же я его ненавижу. Как же я ненавижу себя.
Мне становилось хуже… Но однажды он не пришел. Я, вопреки подступающей панике, пытался придумать какие-то оправдания, объяснения его отсутствию. Не получалось. Не получалось убедить свое воспаленное сознание. Мне становилось хуже… Это был жар? Лихорадка? Не знаю. Просто все слилось в сплошное месиво из отсыревших изгнивших ошметков плотно накатывающего безумия. Я сидел, подтянув исковерканные колени, обхватив руками голову, впившись пальцами в спутанные клоки волос, и медленно раскачивался. Откуда-то из груди вырывались хриплые звуки, пытавшиеся стать мотивом незамысловатой детской песенки, услышанной когда-то давным-давно, в той жизни.
Однажды от обиды на самого себя за то, что ослушался своего отца, тем самым расстроив его и вынудив наказать меня, я сбежал в одну деревушку. Она находилась неподалеку от поместья. Это была магловская деревня. Помню, отец очень злился, что придется жить в такой близости от этого отребья. Я тогда очень переживал по этому поводу, мне даже в кошмарах снилось, как дом наполняется ужасными грязными маглами, они везде, в каждой комнате, за каждым углом. Но в тот день мне было очень обидно и еще немного любопытно. Ведь я был ребенком и ничего не знал о другой жизни. И вот, преодолев страх перед неизвестными низшими существами в светском обществе называемыми маглами, я оказался у старого покошенного дома. Я сел на немного влажную после прошедшего дождя скамейку. Дул ветер и легкая дрожь пробегала по телу, продрогнувшему под шелковой мантией. Неожиданно порыв ветра со стороны ветхого дома донес еле слышные звуки тихой нежной мелодии. Поддавшись возникшему любопытству, я подошел к окну и заглянул внутрь. Женщина держала на руках маленького ребенка и пела ему колыбельную. Ее лицо изрезали морщинки, шаги были нетверды, плечи сгорблены, весь ее вид выражал неимоверную усталость. Обстановка в доме была более чем бедна. Стоял покосившийся деревянный стол со скамьей, жесткая кровать в углу и плетеная колыбель ребенка рядом. Не смотря на холод, печка была не топлена и очень маленькая кучка дров объясняла, почему. В углу весела икона с зажженной лампадкой, которая по вечерам являлась, видимо, единственным источником неяркого света. Меня охватило очень странное чувство, которое я тогда еще не мог объяснить, которое заставило меня простоять, не шевелясь, под окном, не обращая внимания на холод, на начавший моросить дождь, и слушать эту тихую мелодию. На женщине было оборванное платье, ее руки замерзли, а дитя, наверняка, хотело есть. Ее голос был немного хриплым то ли от усталости, то ли от сырости. Но я слушал колыбельную с отчего-то замирающим сердцем. Наверное, в глубине души я понимал, хотя и был еще ребенком, что меня никогда не стала бы качать на руках мама и петь с такой невыразимой нежностью, не смотря ни на что. Эта мелодия врезалась мне в сердце навсегда. Как замена родительским ласкам, семейному теплу, родственной любви. По прошествии лет я не мог воспроизвести ни слова из той колыбельной, но мотив всплывал из глубин памяти, неизменный, тихий, нежный, именно такой, каким я его услышал тогда.
И вот сейчас, в сыром темном подземелье, на грани отчаянья и помешательства, я напевал эту мелодию. Напевал, чтобы хоть как-то заглушить тишину, ставшую невыносимой без его никогда не сбивающегося дыхания.
Ненавижу… ненавижу… ненавижу…
Тишина… Нескончаемая, безупречная.
Как же я тебя ненавижу!
Пустота… Единая, абсолютная.
Приди… приди… приди…
Страх… Животный, всепоглощающий.
Умоляю, вернись!
Необходимость… Неправильная, дикая.
Это был голод. Страшный голод по боли. По насилию. По Нему. Голод хищного зверя, готового разорвать, что угодно, ради куска мяса. Голод наркомана, корчащегося в ломке. Так свирепо и холодно. Холодно и свирепо. И безнадежно. Безнадежность, сквозящая бледно-призрачным маревом сквозь кровавое отчаянье. Ошметки исковерканного трепета, падающие сверху и придавливающие железо-бетонными плитами к полу; ниже, чем к полу, куда-то в огненную преисподнею. И неограниченный желанный полет – падение – вниз, смирение со всем ради единственного желания, даже не желания, а просто безграничной, сумрачной необходимости, втягивающей, засасывающей, как бесконечная бездна. Слезы на щеках, вперемешку с кровью. Слова… слова… непонятные, но почему-то имеющие огромное значение. Том. Том. Том Риддл. Риддл. Риддл Том. Том Риддл. Что это были за слова? Мое имя? Нет. Я не помнил своего имени, но знал, что это – не мое. Это было что-то более важное. Немыслимо необходимое. Вездесущее. Этими звуками пропиталось все мое существо. Т. О. М. А еще Темный Лорд. А еще какое-то странное сочетание грубых звуков в неповторимом экстазе В. о. л. д. е. м. о. р. т. Волдеморт. Отчего-то вызывает сладкую, страстную, желанную боль. Особо сильное жжение где-то на предплечье. Я расковырял себе кожу до костей, чтобы почувствовать источник необыкновенной дрожжи. Но ничего не нашел. Видимо, он был внутри меня, в костях, в связках, в крови, вытекающей из руки литрами. Необъяснимо хорошо. Необъяснимо правильно.
Темнота? Нет. Я просто уже не помнил, что такое свет. Тишина? Отнюдь. Его имя звучало самым прекрасным набором букв. Одиночество? Ни в коем случае. Мне нужно было только немного времени с ним рядом. Других я все равно не помнил, да и не хотел вспоминать.
Даже сейчас я не могу объяснить, чем это было. Безумием загнанной души? Отчаяньем разорванного сердца? Непреодолимостью скомканного сознания? Оно захватило, лавиной набежав на меня и смяв под толщей невозможных ощущений. Любовь? Да. Это была любовь. Извращенная. Неправильная. Вывернутая на изнанку. Построенная на насилии и крови. Темная сторона любви. Та, которую большинство старается не замечать. Игнорировать. Вот только она от этого не исчезала. Просто, когда уже почти забываешь о ее существовании, она настигает, становясь слишком неожиданной. И из-за этого всегда оказываешься не подготовлен. За такую любовь приходится платить слишком многим. И ты готов платить. Готов на все. В буквальном смысле на все, что может вернуть тебе возможность спокойно дышать, осознавать себя, думать о чем-то еще, кроме этого извращенного чувства. Чувствовать что-то еще, кроме… просто иметь возможность снова нормально чувствовать.
Когда он пришел, я не мог ничего сделать. Не пошевелиться, не вздохнуть, не моргнуть. Как будто все мое существо парализовало. Сковало крепкими цепями завладевшего мной отчаянья и надежды. И страха. Необъяснимого бешеного страха, что я очнусь, и все вернется на свои места. Камера будет такой же непробиваемо темной, а одиночество таким же ожесточено нескончаемым. Но он не исчезал. Не растворялся в тумане как все предыдущие видения. Не убегал ненавистной иллюзией. От него шел обворожительный запах настоящего. Телесного. Реального. Живого. Он подошел ко мне как всегда бесшумно, наклонился, что-то тихо сказал, прошептал какое-то заклинание… Но мне было все равно. Я просто, не отрываясь, смотрел в его глаза и не мог ничего с собой поделать. Не мог заставить себя оторваться от них. Я упивался и пьянел. Тонул и захлебывался в безудержном немыслимом счастье от их бесконечной глубины. Они не дарили жизнь, они забирали навсегда, как смерть, как сумеречное небытие. И так, не разрывая зрительного контакта, он взял меня. Нежно. Тепло. Божественно. Безупречно. Мне было все так же больно. Изуродованное тело отзывалось содроганием на каждое касание. Но не это, а его осторожные, мягкие прикосновения заставляли слезы литься по щекам. Литься в безудержном ощущении острого счастья. Он поцеловал меня. Больно и приятно. Сладко и горько. Сумасшедше и спокойно. Грубо и нежно. Убийственно и спасительно. Просто нельзя описать словами. Нельзя выразить возникшие чувства ни одним известным мне способом. Хотелось умереть. Так хотелось умереть! Чтобы последнее, что я ощущал было тепло его рук, вкус его губ, а не липкий холод, боль и темнота. Это было слишком. Я потерял сознание.
Пробуждение привело меня в полнейший, безапелляционный ступор. Оно было… необычным? Слишком приуменьшено! Я не мог поверить, не мог осознать, что происходит. Подо мной была широкая мягкая кровать. Ничего не болело. Я чувствовал себя вполне здоровым и отдохнувшим (если, конечно исключить мое эмоциональное состояние). И, конечно, я был выбит этим из колеи. Я ничего не мог понять. Мозг отказывался работать, что-то анализировать. Комната была освещена небольшим количеством свечей. У противоположной стены горел камин. Зашторенные окна не позволяли определить время суток. Я попытался встать, голова слегка закружилась. Но преодолев это маленькое препятствие, увидел рядом на стуле аккуратно сложенную мантию, и самое главное – мою палочку. Одевшись, я попытался выйти из комнаты, чтобы хоть что-то узнать. Но дверь была заперта. Оставалось только ждать. И я ждал. Не знаю сколько прошло времени в попытках не то, чтобы понять – это было просто невозможным, так же, как и делать какие-либо выводы, и строить планы на будущее – хотя бы осознать все произошедшее в последние дни. Однако, такой вид деятельности так же не увенчался успехом. Поэтому я просто сидел в кресле и глядел на пламя в камине. Казалось бы, я должен быть рад освобождению из подземелий, возможности одеваться, есть, спать не на жестком полу, а на мягкой кровати, снова видеть свет, держать в руках свою палочку и просто нормально жить. Но что-то не давало мне покоя. Какое-то тревожное тягучее чувство в груди. Оно высасывало радость без остатка. Оно ждало. И я ждал вмести с ним.
То, что произошло потом, было похоже на мутный очень необычный сон. Ко мне пришел один из Пожирателей Смерти – не знаю, как его звали – и сказал, что я могу уйти из замка, никто не будет мне мешать, или остаться. Я принял второй вариант. Не знаю, почему я поступил именно так. Возможно, мне просто некуда было идти. Возможно, сказалось последствия моего заточения. Я затерялся в мире апатии и безразличия. Скорее всего, такое состояние возникло из-за того, что я уже давно смирился со своей неотвратимой гибелью, с безвыходностью ситуации, что когда мне дали выбор, я не смог его использовать. Как лабораторные крысы, над которыми ставили опыты, держали в клетке, гоняли по лабиринту, а потом выпустили и дали полную свободу действий. У животных начиналась паника, они крутились вокруг одного места, вертели головами, но в конечном итоге возвращались в свои клетки. Неистребимая привязанность. Я не смог переступить этот барьер и вырваться из своего психологического заточения. Мне было плевать на все. Кроме одного. Одной причины, привязавшей меня к ненавистному месту. Этой причиной был он. С каждым днем, с каждым я чувствовал возрастающую в геометрической прогрессии нужду в его присутствии. В его взгляде, его прикосновении. Это убивало меня. Я почти хотел снова оказаться в своей темнице.
Но этого не понадобилось. Он позвал меня на собрание внутреннего круга. Я видел только его, не замечая ничего вокруг. Стоящего по центру зала, в окружении своих слуг. В темной мантии, с палочкой в руке, сила исходила от него необъяснимым потоком. Я медленно подходил, заворожено смотря в такие знакомые, невообразимо близкие, желанные глаза. Пожиратели Смерти расступились, освобождая мне дорогу. Я подошел к нему на расстояние сердца, на расстояние боли, на расстояние надежды. Непреодолимый порыв бросил меня в его объятья. Было абсолютно безразлично, какое наказание последует за такую дерзость. Необходимость почувствовать тепло его тела захватила меня целиком. Но наказания не последовало. Он всего лишь обнял меня в ответ. Всего лишь… но именно за это объятие я готов был сделать что угодно, отдать жизнь, согласиться на вечные муки, убивать, унижаться, служить ему, выполнять любой, даже самый немыслимый, приказ. В эту секунду я понял, что отныне моя душа принадлежит ему. Безраздельно. Неоспоримо. Безвозвратно. Я не плакал, ничего не говорил, просто опустился на колени, прижавшись губами к его руке. Все остальное, что имело значение, он прочел в моих глазах, проникая в разум, в глубинные, самые потаенные уголки души. «Добро пожаловать, Драко» - он улыбнулся мне. Легкий взмах руки в сторону указал мое место во внутреннем круге.
Во внезапно обострившейся гамме красок, я со странным спокойствием и умиротворением встал между двумя Пожирателями Смерти. Никогда еще мне не было так хорошо и спокойно. Никогда в моей жизни не было ничего более правильного. Я практически не слушал, что говорили докладчики, и что им отвечал мой Лорд, а только наблюдал за их движениями, выражением лиц, жестами, мимикой. И с удивлением замечал множество нюансов, расцененных мной ранее совершенно по-другому. Каждый из говорящих Пожирателей Смерти стремился поцеловать край мантии Темного Лорда, чтобы хоть немного коснуться его. В глазах окружающих людей был страх, но только сейчас я понимал, что это был не страх смерти или наказания, а страх того, что он может отвергнуть, не позволить находиться рядом с собой. Украдкой я замечал мелькающее в их глазах ожидание, надежду, безграничную преданность и любовь. Это было настолько неясным, зыбким, туманным. Неудивительно, что другие люди не замечали этого. Посвященные. Слово приобрело новый, скрытый смысл. Только те, кто пережил то же, что и мы, могли понять. Мне не верилось, что все из внутреннего круга прошли через такое. Но, чем больше я наблюдал, тем это становилось более очевидным. Их жесты, взгляды, стремление угодить ему, получить в награду его внимание. Внезапно я осознал со странным чувством умиротворения. Все присутствующие находятся здесь не ради идей, не ради своего тщеславия, мирового господства, чистокровных лозунгов, собственной выгоды, любви к темным искусствам, а только по той же причине, что и я – ради него. Ради того, чтобы служить ему, утопать в его глазах, дотрагиваться до края его мантии, просто видеть его, находиться с ним рядом. Это было не счастьем, нет. Это было чем-то большим. Смыслом существования, центром жизни. Необъяснимо правильно. Как восходящее над горизонтом солнце, лучи которого проникали через маленькие окна под потолком в зал, как бесконечное небо над головой, как рождение и смерть, как вечная магия, как незыблемые основы бытия.
* * * С тех пор прошло около года. Все осталось по-прежнему. Я, Драко Малфой, мне восемнадцать лет, я являюсь Пожирателем Смерти и одним из самых разыскиваемых преступников. Война все еще идет. Мы сеем смерть и страх в души людей. Мы приносим запах кладбища и убийств, горя и слез. И вы иногда задаетесь вопросом, почему мы делаем это. Но найти ответа никогда не сможете. Все так же самозабвенно веря в свою чистую непорочную любовь, в своем безоглядном самовнушении считаете, что она приведет вас к свету, к спасению. Но вы не можете понять своими примитивными извилинами, своим праведным сердцем, что любовь способна привести не только к свету, но и ко тьме. Зарыть в мир беспробудных теней и неотступной боли. Жгучей, мучительной, необыкновенной. Вы отдаете во славу своей любви счастье, сердца, жизни. И считаете себя героями, считаете, что совершили неповторимый подвиг. Гордитесь собой в гнусном наивном неведенье. Все ваше существование построено на подобных обманчивых постулатах. Вы отдаете за любовь жизнь. А мы отдаем за нее душу.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 9
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума