Снарри-форум

ДАЧНИК СЕНЬОРИТЫ ТРАМПЫ

Когда настроения нет совсем, в норму помогает вернуться херес. Я давно выучил это название. И давно раскопал под ворохом прутьев бутылочку. Стариков тайник, не иначе. Скорее всего, он о нем забыл.

Я не спиваюсь. Я помогаю своему скучающему организму обрести интерес к жизни. И если честно, вино совсем невкусное. Горечь и кислятина.

Я глотнул раз и другой, вогнал пробку и на ощупь затолкал стеклянный сосуд поглубже обратно в норку. В желудке потеплело. И очень кстати.

– Ужи-и-инать! – ликующий вопль был сопровожден ударом в стену, от которого дрогнул дом, а с моей стороны с шорохом посыпался сухой мел. Наверное, попала мячом. Так вся штукатурка облетит.

Я аккуратно закрыл за собой двери и вошел в большую комнату, где невыносимо пахло жареным мясом и потрескивали сучья в печке. Снаружи исходили звенящими руладами цикады. Заканчивался двадцать третий день.

– Сядь со мной сегодня, Арико! – Мария уцепилась за мою руку вертлявой, как рыбка, ладошкой и дернула. – Ну, сядь!

– Тихо! Пока не поужинаем, никаких сказок.

Габбро сказал, и все умолкли. Мария еле слышно хихикнула и, как только я опустился на скамью, защекотала мое голое колено...пером, наверное. Она хвасталась, что собрала целый букет коршуновых перьев. Коршуна чуть не подстрелил старик.

Хитрила, небось. У гусей надергала.

– Мария, – сдержанно отреагировал дед, и перо исчезло.

Я, как всегда, жевал без хлеба – не нравится мне местный хлеб, опилки это, а не хлеб.

Вместо чая Мария налила мне молока и придвинула плошку с медом, мазнув острым краем по костяшкам. Аромат одуряющий. Свежий.

– Ешь ты скорее, – зашептала она. – А то меня сегодня купать еще...

Я улыбнулся в пространство, послушно зачерпнул густой мед ложкой и отправил в рот, запивая молоком. Да, это вам не херес-кислятина. На язык то и дело попадали склеенные чешуйки от сот, я осторожно сплевывал их под стол.

Габбро доел первым и загрохотал тяжелым стулом, придвигаясь ближе к печке. Его не волнует, что ночи здесь душные, ни ветерка, он всегда возле живого огня. Мария с бряканьем бросила свою ложку и взгромоздилась ко мне на колени. Она была худенькая и очень легкая, с острыми локтями. От ее длинных пушистых волос пахло высохшей травой.

– Давай рассказывай дальше! – велела она, не дожидаясь, пока я допью молоко. Я едва не поставил чашку мимо стола.

Габбро закурил вечную вонючую трубку – тоже приготовился слушать.

Каждый вечер я повествовал о своей пропащей жизни. Я уже рассказал все о детстве в чулане, приукрасив для Марии пресную правду зловещими деталями вроде клыков, отрастающих по ночам у дяди Вернона, и вылетающей в ступе из трубы тетки Петуньи. В этом была моя мелкая месть родственничкам, не признающим ничего волшебного.

Я рассказал про философский камень и новорожденного дракона Норберта, вызвавшего переливчатый смех у Марии, и изобразил, как тот бился в клети. Сказку про василиска мне пришлось выдать дважды, когда Мария наглоталась незрелых слив и была отправлена в постель без ужина. Я рассказал про пса по имени Сириус и про Азкабан, про Рона и Гермиону, про Хагрида, про Амбридж и кентавров, а про Волдеморта и Альбуса я рассказывал постоянно и имел все основания считаться их личным биографом, я давал рассмотреть свой шрам и объяснил, как его заполучил; я сообщил все настоящие и выдуманные подробности об учебе в Хогвартсе и детально описал волшебную палочку и тактику квиддича. Я уже двадцать два раза подряд нарушил Закон о Неразглашении, но плевать мне было. Я попрощался с прошлым, а прошлое исчезло, не сказав последнего «чао». Вообще ничего не сказав. Даже не появившись на глаза, пока можно было.

Но об этом я своим слушателям не говорил ни слова. И этого имени ни разу не назвал.

Нынче я как раз добрался до истории, которая затащила меня сюда, в маггловский домик на краю леса в горах Толедо. К старому Габбро и его семилетней внучке. Понятия не имею, как они воспринимали мои россказни. Мария явно считала меня великим сказочником и была счастлива. А вот Габбро... Тот иногда так расспрашивал, будто пытался применить все, что я плел им, к той жизни, которой жил он сам.

– Ты полагаешь, Арико, что тебя перенесла на континент неведомая сила? – уточнил Габбро. – Так? Тише, Мария...

– Не совсем так, сеньор Габбро. Сработал портключ, который прислали мне в конверте...

– Портключ – это...

– Это... ну, такой механизм, который перебрасывает в пространстве. Туда, на какое место настроен.

– Кто же тебе его прислал?

– Очевидно, Пожиратели Смерти, чтобы заманить в западню.

Мария сцапала мою руку крепкими пальчиками – притворилась испуганной.

– А почему ты так думаешь? Они, наверное, заколдовали бы этот ключ так, чтобы ты попал прямо к ним.

– Я и попал... почти к ним. Во двор какого-то красного замка с острой крышей. Но мне повезло, я свалился в фонтан и спрятался за статую, поэтому меня сразу никто не обнаружил...

– Это ничейный кастильо, – выпалила Мария. – Там никто не живет тыщу лет!

– Мария, прекрати строить рожи.

– ... а потом я перебрался через изгородь и удрал в горы. Хорошо хоть, что было тепло. Как-то очень быстро стало смеркаться, тогда я еще не понимал, в чем дело, но успел до полной темноты скрыться подальше. И набрел на ваш домик. Точнее, на детский голосок, а то ни за что бы не сунулся в чужой дом.

– Да! – закричала Мария так, что я вздрогнул, и поддала мне макушкой под подбородок. – Ты явился страшный, как привидение, мокрый и в песке!

– У меня палочка потерялась при перемещении. И я уже не видел ничего...

– Арико, – серьезно сказал старик. – А зачем ты вскрыл незнакомый конверт?

Я помолчал. Двадцать три дня я задавал себе этот вопрос и находил только один ответ. Глупый и бестолковый. Как я сам. Я протянул руку и нащупал свою чашку с недопитым молоком. Вылакал залпом до дна. Мария тут же забрала у меня посудину из пальцев.

– Я ждал очень одно письмо... Как раз в этот вечер...

Не получалось у меня объяснить.

Я ссадил Марию с колен.

– Приволоки мне корзину, а? Не могу я сидеть без дела.

Как объяснить, что если ждешь чего-то до изнеможения, то все остальное меркнет. От этого письма зависело мое будущее, я сам целиком зависел. Мы даже не поговорили, ни разу. Если не считать той спонтанной легилименции в лесу, когда все, как наяву. Почти на бегу. Почти в крови, с головы до ног в грязище и болотной жиже.

И почти все понятно, кроме того, что делать дальше. Я ждал письма, как манны небесной, и дождался на свою голову. Лохматая казенная сова уронила мне его под ноги, я выковырнул оттуда вместо листка нелепую кривую брошку-бабочку и не успел даже как следует изумиться, на черта он мне ее прислал.

Они опять успели раньше. Все как всегда, Гарри.

Мария подтащила тяжеленную великанскую корзину, которую я плел уже неделю. Сначала думал, что никогда не освою это дурацкое ремесло, пальцы не подчинялись, прутья не гнулись. Сколько раз я со злостью шарахал по ней пяткой, когда гладкий прут выскакивал из только что прилаженной оплетки. Ничего, приноровился. Мария каждый день объявляла, что я – ее личный дачник, и, похоже, нешуточно гордилась мной. Дачники не мастерят утварь. Но не кормиться же задаром.

Очень успокаивающая терапия. Смотришь в никуда, а пальцы сами делают: продольная лоза, поперечная лоза, перегиб, виток, плоский двойной узел. А уши слушают, кто там ходит во дворе – скрипит гравий под увесистыми шагами Габбро, смеется и тараторит Мария. Квохчут куры и гуси. Стукает калитка щеколдой по каменному столбику. Все знакомо.

Я, дурак, до сих пор ждал.

***

– Тяни вот эту скобку, – подсказывал старик, поддерживая меня за локоть. – Сильнее! Молодец, Арико!

Я учился ставить силки. Может быть, мне предстояла судьба охотника. Корзины плести я уже умею. Наловчусь охотиться. Стрелять – это вряд ли, но расставлять и собирать западни на кроликов и птиц несложно. Главное, запомнить место. И найти его потом без посторонней помощи. Я все смогу со временем. Вот с гусями не получалось – гуси разбредались.

Мы пробирались по скользкой крошащейся тропе, Габбро впереди, я следом. Я хватался за теплые камни, за шершавые можжевеловые стволы, несколько раз уцепился за старика. После таких прогулок мои голые ноги покрывались ссадинами и болезненными синяками. И долго чесались, исхлестанные колючими ветками и стеблями. А только что я вдобавок сбил в кровь большой палец ноги, запнувшись о булыжник. Я зашипел, втягивая воздух, и на какое-то время захромал.

Габбро не заставлял меня ходить с ним. Но не запираться же дома. Какой смысл прятаться за тонкими стенами из песчаника. Не такая уж преграда для мага даже слабого уровня. И если меня не нашли, значит, никто и не пытался.

Почему они оставили меня в покое, я не понимал. И, в конце концов, решил, что произошло недоразумение. Или в мире не осталось ни одного Пожирателя. Возможно, не осталось ни одного мага, если не считать меня.

Но как меня считать, ни на что больше не годного и потерявшего даже палочку? Вместо нее за резинкой штанов прутья для очередных силков. И на двадцать седьмой день мне стало мерещиться, что лучше бы меня сразу схватили. Я мастерил силки для голубей, а кто-то смастерил для меня.

Я никогда не думал, что слепое бездействие может настолько удручать. А ведь были времена, когда я мечтал, чтобы все про меня забыли. Ну вот забыли. И что?

Каждый день начинался и заканчивался ручейком одинаковых мыслей, они текли с утра до вечера и осточертели.

Габбро впереди меня оступился и с треском повалился в кусты, я нагнулся помочь и, конечно, моментально впутался голой рукой в жги-траву.

Как-то истаяло здесь мое природное везение. Все настроилось против меня.

А Габбро и Мария просто являлись чудесным исключением.

Старик меня не утешал, он был неразговорчив. Только иногда что-нибудь сообщал – как открытие, и тем давал пищу к новым размышлениям. Сейчас он выломался из кустарника и похлопал меня по плечу:

– Полезно, Арико, рухнуть наземь, в голове становится на место все, что болталось, как в бадье с фасолью.

Отличное резюме.

Мы остановились на обед у водопада. Я присел у самой воды, и шумная сырость летела мне в лицо незримой холодной изморосью. Я, все еще потряхивая обожженной кистью, выдул целую бутыль самодельного лимонада с прошлогодним грушевым сиропом. Есть не хотелось. Мария постоянно дразнила меня костлявым пугалом с огорода и тыкала пальчиками под ребра. Не знаю, не видел.

До заката мы с Габбро карабкались по склонам, заросшим дремучим дроком и померанцем, собирая ловушки. Мне нравилось в горах. Но я отворачивался от пищащих мохнатых и пернатых трофеев, хотя это было совсем уж лишнее. Нет, не получится из меня охотника за кроликами. Как не получилось охотника за Темным Лордом.

Предсказания способны врать, это я знал теперь точно.

А легилименция?

На следующее утро старик уезжал в Талаверу – завтра открывалась ярмарка. Он не мог выбрать неудачнее дня.

***

Я чистил зубы, раздумывая – будить ли Марию, еще сопящую на веранде, или в спокойствии посидеть с корзиной на крыльце. У меня побаливала голова от вчерашнего позднего бдения в компании с мыслями. Мне бы очень пригодился думосбор, а то и два.

Было совсем рано. Но солнце грело плечи. Я уже давно сполз с крыши, где ночевал из-за жары, пробрался в кухню и прогулялся ложкой в кувшине с медом. Так что завтрак мог и подождать. Я запустил ладонь под майку и прощупал ребра. В самом деле, торчат как у крылатого скелета в классе ЗОТС.

Я сплюнул в рукомойник последний раз и уткнулся в сырое полотенце. И тут резко и сразу на самой высокой ноте завизжала Мария. И замолчала.

В ту же секунду я услышал торопливые шаги по гравию.

Я отбросил полотенце и по привычке схватился за пояс – но не было у меня никакой палочки, пальцы царапнули карман и соскользнули.

Тогда я выставил руку ладонью вперед и крикнул:

– Киэн ва? Фуэра! Прохибида ла энтрада!

Гравий заскрипел в мою сторону. Но все-таки я не пустое место. Не бессильный калека.

Я ощутил, как наливаюсь трясущейся яростью, которая сочится с кончиков ногтей и облаком окутывает меня и все вокруг. Со звоном стали грохаться на камни плошки, сохнущие на кольях ограды. Свистнул ветер, рванул волосы на голове. Кажется, поехали с крыши и шлепнулись в траву несколько черепичин.

Потом вдруг засмеялась Мария!

– Арико! – закричала она неведомо откуда. – Сделай так еще раз!

– Фуэра, – повторил я, ничего не понимая.

– Довольно кривляться, – ответил мне голос, который я распознал бы даже в многоголосой галдящей толпе. А здесь было тихо, только горлица стонала в потревоженной листве.

У меня заболело под ребрами – напрасно я ковырял их, да... Я повернулся к нему спиной и устремился прочь. Он меня в два шага догнал. Я рванулся, выдрался из хватки и запнулся за курицу. Курица с оглушительным кудахтаньем вылетела из-под ног, а я грянулся коленом о камни. И едва удержал слезы – так было больно.

– Вижу, ты ослеп, а, Поттер?

– Да! – заорал я, поднимаясь и припадая спиной к забору. – Да, ослеп! Я не вижу ни черта. Вообще ни черта!

В глазах, во мраке, так и не ставшем привычным, резвились разноцветные пятна.

– Замечательно, – сказал он.

И пошел преспокойно прочь.

Я не то чтобы оторопел, но вроде того.

Потом я услышал, как Мария на веранде тихо засмеялась в ответ на какие-то его слова. Как через минуту зазвякал рукомойник, а еще через две – чашки и ложки. Запахло жареными яйцами – традиционный завтрак: мерзкие куры слишком активно неслись. Омлет, наверное.

Вот ты и дождался, Гарри. Ты же так хотел, Гарри. Ты же ночами, Гарри-придурок-Поттер, не спал, представляя себе это – как примчится, что скажет, чем объяснит.

Никто ничего не объяснял и не спешил на руках нести меня, утратившего зрение и веру, в светлый солнечный горизонт, прижимая к груди и целуя в лоб.

Проклятые мерлиновы яйца!

Вчера ночью на своей остывающей от зноя крыше я так долго не спал и слушал гремучий хор цикад, что мне стало казаться, будто я различаю фразы. Они внятно и конкретно рассказали, что дурацкую брошку это он и прислал, а до того поманил невиданным, чтобы дичь попалась наверняка. Дичь, конечно, попалась: он изъял меня из военного расписания в самый решающий канун, зашвырнул сюда, наложил ослепляющее заклятие и оставил до поры – созревать.

Потом обязательно явится собрать плоды. Может, для Тома Риддла и его шайки. Может, для собственных порочных замыслов.

Легилименция, бывает, врет. Как я мог забыть зрелище – Сириус в Отделе тайн, представшее мне в далеком ложном сне?

Я лежал в кромешной тьме, которая наполняла меня изнутри, а в памяти восходило совсем другое, то, что я, наверное, забыть не смогу, как бы ни старался – глаза и руки, и слова, в пять минут перекроившие всю жизнь.

Я прижимался щекой к теплой черепице и закрывался локтем, словно кто-то мог увидеть мое лицо. Дачник-неудачник.

Я лежал и слушал, как цикады красиво исполняли:

– Эступидо-поттер-эступидо-поттер...

Очень верный припев. И наутро не потерял актуальности.

– Пойдем кушать, Арико! – позвала Мария.

Ну, надо же! Как ни в чем не бывало. Я елозил хребтом по неровно сколоченному забору и подозревал девчонку во всем, от заговора с Пожирателями до внезапной деменции.

И мне как назло немедленно захотелось есть, даже в животе заныло.

Мария подбежала, щелкая сандалиями по камням, и потянула меня за руку.

Я и последовал за ней к столу. И, неловко тычась вилкой в тарелку, слопал свою порцию. Под хмыканье и хихиканье слева и такое тяжелое молчание справа, что от него воздух густел и застревал в глотке вместе с яичницей.

***

Я торчал на крыше, подставив солнцу лицо, и тренировался ни о чем не думать. Он отправился с Марией в лес. Или, может быть, к озеру. До этого он приблизился ко мне только один раз, придержал ладонью мою голову и высказался прямо над ухом: «Зрачки в порядке».

А мне как будто от этого легче?

Я тут же вырвался, отошел и полез на крышу. Он за мной не шагнул.

Зато снизу понеслись какие-то рукоплескания. Мария развлекалась!

– Чего аплодируешь? – громко и раздраженно спросил я. – Что тебе – цирк тут, что ли?

– Потому что он улыбается! – закричала она. – А я считаю! Три!

– Где? – изумился я и свесился с крыши. – Нич-ч-чего не вижу!

Это ее развеселило так, что она, по-моему, перекувыркнулась через голову.

Гремел рукомойник, хлопали двери, со стуком перекладывалось что-то, шумно встряхивалось. Потом калитка запела, открываясь, и голос Марии крикнул мне, что они пошли... куда-то там. Я не расслышал куда, потому что петух разорался, разодрался с гусями.

С какой стати девчонка с ним таскается?

И на черта он вообще приперся сюда?

На последний вопрос я получил ответ довольно быстро. Я задремал и упустил момент, когда они возвратились, и очнулся от того, что меня взяли за руку.

Я высвободился и сел, сгорбившись и подтянув колени. Он сидел рядом, я слышал его дыхание и вообще чувствовал – как живое теплое облачко, отдельное от моего.

– А Мария где? – спросил я не то, что хотел бы.

– Мария готовит обед.

Шустрая девица. Габбро ее к плите, я знал, не подпускал – мала еще. Что она там наготовит.

– Поттер.

Я не отозвался. Пусть говорит сам. Я не хотел превращаться в скулящего щенка и мести хвостом.

– Согласен, молчи. Дураком ты все-таки никогда не был. Давно догадался?

– Вчера, – сказал я, уставив лицо в небо. Было странно ощущать горячие лучи и совсем не щуриться.

– Что ж, вовремя.

Я помедлил и ползком двинулся к краю. Не тут-то было – рука крепко ухватила сзади за майку.

– Ты куда, Поттер?

– Мне надо, – пробормотал я, соображая, как отделаться.

– Если в туалет, то я тебя провожу.

– Вот еще! – не выдержал я и снова лег на спину. – Ну чего вы привязались ко мне?

– Ты мне нужен.

– Да ну? Неужели? Новый план по захвату Темного Лорда? Или, о, наверное, вы пригласите меня к нему в гости – на правах приближенного и доверенного. Малфоя уже сдали? Теперь моя очередь?

– Без тебя обошлись.

Мерлин! С какой гордостью это было сказано.

Я перевернулся на живот и уперся подбородком в черепицу. Она пахла пылью и солнцем. Где-то рядом жужжала оса или пчела.

– Ты что, Поттер, не только ослеп, но и оглох?

– Я вас слышал, – размеренно процедил я.

– И это все, что ты имеешь ответить?

Кажется, он начал выходить из себя. Да пусть хоть головой вниз прыгнет с крыши.

Мне-все-рав-но.

Я ему так и доложил. И про голову тоже. А что мне терять.

Ух, как он взвился!

Стал повторять, что я неблагодарный, что я тщеславный, и если меня гложет, что у меня уводят из-под носа главный приз этой войны, то пусть я... как это? «Не развожу завистливых червячков в собственных мозгах, которые могут еще пригодиться».

– Ничего, обошлись без тебя...

– ... а чтобы безмозглый щенок не путался под ногами у больших дядей, вы его ослепили и зашвырнули в глухомань, – скучно закончил я.

– Да ты бы сдох, Поттер! Это была непосильная для тебя задача.

– Зато вы с ходу справились, да? – я сел.

Не знаю, что со мной творилось. Вроде бы все правильно. Я никого не хотел убивать. Мне триста лет плевать на эту войну, раз весь ее смертоносный груз валился на мои плечи. Я давно перестал верить Ордену и предполагал, что мне светит участь разменной пешки.

И это замечательно, что обошлись без меня, как бы там все ни происходило.

Тогда почему я сидел и тявкал на него?

– Поттер, ты потом поймешь... Повзрослеешь и поймешь...

– Идиотизм! – обозлился я. – При чем тут возраст. Магическая сила от возраста не зависит. Шесть лет из меня тянули жилы, стравливали с этим психом, а потом задвинули в угол и забыли!

– Мерлин... Я не об этом говорю.

– Зачем я вам нужен? – перебил я. – Именно теперь?

– Затем, что пора заняться работой, а не прокисать тут, – сказал он.

– О! Я не только безмозглый, я еще и слеп как кура, уж извините, сэр, вряд ли от меня большая польза обществу и лично вам...

– Возьми-ка вот, – он сунул мне в ладонь какой-то пузырек. – Выпьешь на ночь.

– О!

– Перестань кривляться! Никто не считает тебя бесполезным или... безмозглым. И твои шесть лет даром не прошли. Напротив...

– Да пошли вы к черту с вашей работой! Я...

Несильный тычок в лоб прервал мою речь.

– Никогда не оскорбляйте гиппогрифа, иначе это плохо для вас закончится, – пробормотал я, потирая голову.

– Малолетний недоумок, – услышал я тихое и яростное.

Мне хотелось зареветь. Я его не понимал. А он не понимал меня.

Ведь он же был с глазами, почему он не видел, что мне нет дела ни до Волдеморта, ни до своры волдемортовых ублюдков, сколько бы их там ни осталось, ни до орденских забот.

– Где вы были целый месяц, профессор? – спросил я и порадовался невозможности зрительного контакта. Столько всего творилось у меня внутри, не предназначенного ничьему взгляду! – Гонялись за Риддлом по полям? В засаде таились, шпионили?

– Нет. Обошлись не только без тебя, Поттер, но и без меня. Сам знаешь, почему...

Я, конечно, знал. Только это ничего не меняло – теперь.

– Тогда где вы были?

– Присматривал за любимым учеником.

– С чего бы это?

– Чтобы он не натворил ошибок, за которые потом никто не расплатится.

– Что, такой тупой?

– Нет, не тупой, – тихо ответил он. – Беспомощный...

– Болел? Ну и как, оклемался уже?

– Кто?

– Кто! Любимчик этот ваш, Малфой...

Ответа я не дождался.

Я отвинтил крышечку, вытянул руку с зажатым пузырьком за карниз и опрокинул стекляшку. Лекарство пролилось в невидимый двор бесшумной струйкой. Я забросил пузырек наугад подальше и вытер мокрые пальцы об майку. И полез по шаткой лестнице вниз.

***

Мария догнала меня у калитки.

– А ну, куда? Стой! – грозным голоском потребовала она. – Говори куда!

– Отстаньте вы все от меня! – крикнул я, нащупывая щеколду.

– Арико! Не ходи! – заголосила Мария и повисла на моей руке. Я попытался ее стряхнуть.

– Отцепись ты!

– Не ходи-и!

– Замолчи, Мария, – сказал со стороны невозмутимый голос. И она сразу перестала скандалить и отпустила меня.

– А вы не суйтесь! Я вам не пригожусь! Мне плевать на ваши благотворительные пузырьки, я слеподырый кретин, да! И не ваша забота!

– Ты вылил всего лишь успокоительное, Поттер, и, ей-богу, лучше бы в себя...

Я вдарил пяткой по доскам и чуть не взвыл от боли. Где эта проклятая щеколда?!

– Ну, все. Хватит разыгрывать драму, – и он подошел ко мне сзади, хрустнув гравием. Я его отлично услышал. Потом ощутил. Он близко подошел. Я бы сказал, вплотную.

Меня вдруг продрало морозом, несмотря на жару.

А на мои веки легли ладони и слегка надавили. Глазам стало очень, почти нестерпимо горячо, и я дернулся.

– Стой смирно, – прошипело из-за спины. От его рук к моим зрачкам текла сила. Он произносил что-то неразборчивое на пределе слышимости и поглаживал меня по векам, прихватывая виски и скулы. Веки покалывало.

Потом ладони соскользнули с лица на мои плечи и там остались. Я не двигался, потому что сквозь ресницы мои глаза резало острейшими, ярчайшими, пробивающими навылет неплотный заслон потоками света. Я зажмурился покрепче, вдохнул и поднял веки.

Ого! Я покачнулся и схватился за глаза. Из-под век побежали слезы. Я почувствовал лопатками живое тепло сзади, но свет, бьющий наповал, не давал времени вникнуть ни во что.

– Сейчас пройдет, – услышал я шепот. – Это вечернее освещение, это нестрашно.

И мало-помалу я разлепил мокрые ресницы, проморгался и стал смотреть.

Миллионы, мириады горящих солнечным огнем пятен. Мириады деталей, не учитывая которые, я жил столько времени. Оказывается, дом целиком увит виноградом, а я представлял его с голыми стенами. И крыша совсем невысокая. А я ночевал будто над пропастью. И как близко горы!

Я озирался и, кажется, даже открыл рот. Неужели мне больше и очки не понадобятся?

Напротив меня стояла небольшая девочка в куцем сарафане, со сбитыми коленками, с длинными черными косами и длинной челкой. В косы были вплетены розовые ленты, и их развязанные концы волочились чуть не по земле. Она держала гораздо более нарядную куклу. Мария! До чего курносая! Совсем не такая, какой представлялась.

Мария улыбнулась и горделиво продемонстрировала дырку от выпавшего молочного зуба.

– А Габбро не приехал? – зачем-то вспомнил я совсем ни к месту. – Он обещал к обеду... уже пора.

Мария принялась давиться смехом, прикрывая рот куклой. Да что это с ней?

Ладони на плечах дрогнули.

Я помигал, догадываясь и осознавая, и барахтаясь в мыслях.

Ничего себе!

Мерлин! Всего лишь модификация голоса! И Поттер в ловушке.

Мерлин, какой ужас! А я разобрал перед ним всю свою жизнь по косточкам до последнего хрящика. Мерлин, он умеет курить. Мерлин, какое счастье, что я молчал о главном! Или, может быть, напрасно молчал.

И вдруг накрыло жаркой волной – любимый ученик...

Когда-нибудь он найдет меня, и тогда я убью его, клялся я три курса назад, имея в виду Сириуса Блэка. Спустя два с половиной года – как будто вышибло мозги вместе с памятью – я твердо намеревался убить совсем другого человека. И вновь ошибся с выводами. И только что чуть не плюхнулся в ту же лужу в третий раз.

Слезы все текли. Как оказалось трудно привыкать к свету.

Я снова вытер глаза и заметил, что руки у меня ходуном ходят. Я стиснул кулаки так, что костяшки побелели. Помогло.

Мое, должно быть, обалделое лицо смешило Марию до колик.

Вот маленькая дурочка.

– А Мария – она кто? – я бы никому не удивился уже, даже Малфою. Хотя лезущий ко мне на колени Малфой был сомнителен.

– Я Мария! – возмутилась она. – Мария Трампа!

И, растопырив локти, изобразила глубокий и возмущенный книксен.

Ну вот, Трампа еще какая-то. Стало быть, не внучка... то есть, тьфу! Вообще не родственница. Может быть, чужая девочка, приглашенная на роль манка для ослепшего и обалдевшего Поттера.

Ладно, потом разберусь, что это за испанская принцесса такая.

– Так чего ты утром верещала-то как резаная?

Мария скорчила гримасу и смешно наморщила нос.

– Я не сразу проснулась, а мне снилось та-а-акое страшное... Четыре, четыре! Не буду хлопать! – и она закружилась по двору вместе со своими лентами, как большая тропическая бабочка.

Ладони на моих плечах жили своей жизнью.

– Зачем? – выговорил я, не оборачиваясь. – Для чего нужно было ждать месяц?

– Причин, Поттер, достаточно. Тебе, конечно, неизвестно, что покалеченного мага невозможно обнаружить магически в пространстве магглов – я имею в виду, лишенного одной из трех жизненно важных составляющих физического существования – слуха, зрения или способности к передвижению?

Я шевельнул головой. Я и правда ничего такого не знал.

– Так вот, как я уже сказал, невозможно обнаружить магически, а иной вариант быстро спрятать тебя не пришел никому в голову. Портключ точно настроить не удалось, мешало наложенное ослепляющее заклятие (я вздрогнул), но ты сам вышел куда надо.

– А...

– Чудовищная шла охота на Гарри Поттера, пока Гарри Поттер охотился на мелкую дичь.

– Но...

– Глаза – твое слабое место, так что долго и не раздумывали... Слепоту ты перенес легче, чем если бы это было оглушение или лишение конечности, разве не так?

– Значит, и палочка не сама потерялась...

– Разумеется. У тебя есть еще вопросы?

Я стоял и соображал. Нет, но это же чушь! Какой смысл прятать меня рядом с магом? Нашли бы его, а тут и я. Тогда...

Тогда получается только одно: он меня не от тех прятал, а караулил от меня самого. Чтобы не смылся в ряды добровольцев? Слепой?

Ох, да в этом все и дело...

– А как же...

– Что?

– Н-ничего, – не хочет признаваться – не надо. – Но это только одна причина! Была другая?

– Да, – неохотно как-то отозвались сзади. – Из области эмоциональной, как ни странно тебе это слышать, но великие умы считают, что физическая слепота обостряет душевное зрение... впрочем, об этом не стоит.

– Вы считали меня душевно неразвитым?!

– Не совсем так. Но лишившись привычной картинки перед глазами, ты не мог не углубиться в исследование своего внутреннего «я» и внутренних «я» тех, кто тебя окружает... ил ...