Снарри-форум

В мире, где смерть — охотник, нет маленьких или больших решений. Есть только те решения, которые мы принимаем перед лицом нашей неминуемой смерти.
К. Кастанеда

Из-за преподавательского стола Большой зал выглядит совсем иначе. Я преподаю почти десять лет, так что не первый раз вижу церемонию распределения отсюда. И, пожалуй, уже и забыл, какая она снизу, со студенческих мест. Только помню, что в детстве хотел хоть раз посмотреть на нее сверху.
Нерешительно, оглядываясь, первогодки подходят ближе. Вот он — в самой середине шеренги.
Всклокоченные волосы, неумело репарированные очки. Он путается в новехонькой мантии, поднимаясь к табурету.
— …Да-да, профессор. Ваш рассказ об албанских вампирах чрезвычайно интересен…
Замечает мой взгляд.
А глаза зеленые, это видно даже за очками. И шрам. Почему он хватается за лоб, разве шрам должен болеть?
— …Да, несомненно, это будет полезно студентам…
Я думал, шрам только отзывается — таким же трепещущим чувством. Рука на воротник — иначе станет видно, как оно бьется между ключицами. От него перехватывает горло, и тело наливается свинцом.
— …Да, профессор Квиррелл, ваш рассказ произвел на меня незабываемое… гм… впечатление…
Не думал, что моя смерть будет выглядеть так.
Глупости. Это единственное, чего нельзя было предсказать заранее — как он будет выглядеть. Значит, черные волосы и очки?
Пусть так. Забери его полночная Моргана!

Ночь темна — выколи глаз,
Непонятно все для нас.
Это раз. Начнем рассказ.

Первые дни сентября, а я уже замечаю, что все идет вкривь и вкось. Слишком часто он попадается мне на глаза, слишком много о нем говорят в учительской, слишком откровенно он провоцирует меня на уроках.
Я срываюсь. Все чаще и все отчаянней ругаю его; должно быть, он сочтет меня истеричным мизантропом, когда подрастет и сможет выговорить подобное словосочетание.
— Мистер Поттер, наша новая знаменитость!..
…Какого гоблина, Поттер?! Почему вы появились уже сейчас, не позже?
— Так вот, запомните, мистер Поттер…
Мне никуда не деться. День за днем и шаг за шагом я учу его. Вытаскиваю из объятий разъяренного тролля и голодного трехголового пса, снимаю с заколдованной метлы, становлюсь между ним и озверевшим оборотнем, ненасытными дементорами, безумным фанатиком или дурой-чиновницей.

— Однако же решайте, Квиррелл, на чьей вы стороне. Иначе…
На вдохе сдавливает грудь и прихватывает сердце. У жалкого заики расфокусированный взгляд, но все же словно кто-то внимательно рассматривает меня — неужели Он?..
Решайте, Квиррелл. Решайте, пока я сам могу сказать, на чьей я стороне.

А впрочем — тактика проста, стратегия известна. Наставление, провокация, внимание к недостаткам, отработка навыка. Шаг. За ним следующий, и еще.
— Слава — это еще не все, мистер Поттер.
Сказать по правде, жизнь — это все, Поттер, учитесь цепляться за нее.
Греки считали печень сосредоточием страстей, и неспроста, говорят, на моем лице желтая тень, а в голосе так много желчи.
Урок за уроком и день за днем он передо мной.
Теплая, отполированная временем столешница учительского стола, щербинка от сучка, запах пергамента — так накатывает ярость, расплескивается, и я стараюсь заглушить ею острое, невозможно сильное желание жить. Шаг в сторону — я хватаюсь за крышку парты, нависая над поттеровским котлом, потому что руки сами рвутся к горлу. Проклятое чувство комком прячется в груди, я хочу добраться до него, сжать в кулаке, раздавить.
Руки тянутся к собственной шее.
Вот и все, что я могу.
— Прокляни вас Моргана, мистер Поттер! Десять баллов с Гриффиндора!
На перемене меня тошнит от слез, от желания избавиться от комка, от бессилия и смеха. Какая нелепость эти баллы, Мерлин ты мой!
Столешница прижимается к щеке, и я впитываю тепло ее дерева, пьянящий запах пергамента и чернил, топот учеников за дверью, ощущение крошащегося в пальцах мела.
А жизнь уже наотрез отказывается вернуться в привычное русло.

Вечное противостояние. Что ж, любовь — хорошая отговорка, пусть Дамблдор рассказывает о ней. Тот, кому суждено убить, должен уметь ненавидеть. Крылья ненависти сильней, защита ее когтей надежней.
И, раз уж мы связаны в один узел, пусть учится на мне.
— Вы такой же самоуверенный идиот, как и ваш отец, мистер Поттер!
У него загораются глаза и сжимаются кулаки. Нельзя, этого нельзя, Поттер, а то я бы и сам расквасил ваш нос и сбил с него эти дурацкие очки. Пара сломанных ребер — невелика цена за удовольствие вцепиться в вас голодной собачьей хваткой.
Увы, Поттер, я — учитель зельеварения. А ненависть из тех зелий, что действенней холодными.
— Не смейте так на меня смотреть, мистер Поттер! Десять баллов с Гриффиндора!
Когда в его глазах впервые появляется холод, мороз по коже. Так близко и так скоро?
Нет, нет… а впрочем — с дороги не свернуть. Просто пройти ее — до самого конца колеи.

Он сильный противник, слишком сильный. Он все делает не так — сам ставит задачи, сам находит опасности, сам борется с ними как может. И я не знаю, что с этим делать.
— Когда вы научитесь слушать то, что вам говорят, мистер Поттер?
Бестолковая, глупая надежда — если он не послушает меня, повременит… Год? Два? Больше?
— Если бы я был вашим деканом, то немедленно выгнал бы вас из школы, мистер Поттер!
И пусть бы вы делали все не так и не так все понимали, Мерлин с вами. Я ненавижу вас за то, что вы не слушаете никаких доводов разума — и за то, что медленно, чертовски медленно вы сворачиваете на мою дорогу.
Туда, где наши пути пересекутся.
Впору считать шаги какой-нибудь детской считалкой.

Ты в тетрадку запиши
Тайны сердца и души.
Это два. И не спеши!

Иногда я думаю — а стоит ли? К чему оттягивать неизбежное? К чему поручать Поттеру то, что я могу сделать и сам?
Заклинание, яд — это просто, и ничего больше не нужно будет ждать.
И — нет. Ему нужны мои уроки ненависти, а мне… Шорох книжных страниц под пальцами и резкий запах красных чернил. Затекшая, ноющая от долгого сидения за столом спина, пульсирующая в висках боль. Звук собственных шагов в пустых ночных коридорах — почти неслышный, тихо отмеряющий ритм метроном.
Комок внутри съеживается и холодеет, прячется за грудиной, и я могу вдохнуть почти свободно. Даже зная, что позже все вернется на круги своя, а каждый тот вдох отдастся долгой душной ночью, когда не можешь спать, только задыхаешься, трепещущее чувство скребется и царапает изнутри.
И каждый раз оно приходит все более сильным — иногда мне кажется, что скоро я перестану справляться с ним. Оно играет со мной, как молодой мастиф с пойманной кошкой.

Карусель вертится и мчится. Я в центре и не могу ни остановить, ни задержать событий. Иногда мне кажется, что они уже не в первый раз проносятся мимо, и я знаю эту историю до конца.
— Это я поймал Блэка, министр! Поттер одурманен, он не понимает что несет!
Комок бьется у яремной вены, брызжет слюна, и трясутся руки.
— Это мой орден, министр! Это я поймал Блэка!
И это мгновение — тоже мое. Не смейте касаться его, Поттер!
Близость славы, заискивающий взгляд министра, настороженный — Дамблдора.
Поттер — перепуганный, злой, настоящий. Такой, каким я учу его не быть. Я захожусь в крике — хочу видеть его лицо таким; пусть не усвоит моих уроков, пусть окажется никудышным учеником, пусть…
Выхожу из себя. Готов схватить его, трясти так, чтобы рвалась в клочья мантия и хрустели под ногами стекла очков. Выхожу из себя — и, вернувшись, чувствую присутствие.
Если раньше я был бы готов броситься на Поттера, то теперь все чаще «я» превращается в «мы».
Левую руку схватывает льдом и обжигает, словно каленым железом.

— Северус, смотри! На это нельзя не обращать внимания, она такая четкая!..
— Разве этого не было раньше, Игорь?
— Нет, Северус, как ты можешь не замечать?! Что же делать, Северус?
— Беги, Игорь, если боишься. Беги, я придумаю что-нибудь…
Теплый свинец растекается по ключицам, прижимая меня к стене. Правда в том, что я ничего не могу придумать и мне некуда бежать от самого себя.
— Не медли, Игорь, у тебя еще есть время. Беги.

Шаг за шагом, слово за словом, движение за движением навстречу.
— Видите это зелье, мистер Поттер? Это веритасерум. Так вот, всего пара капель…
Правда одинаково плоха и для вас, и для меня, мистер Поттер. Учтите это.
— Учитесь освобождать свой разум, мистер Поттер, и контролировать эмоции! Только дурак может…
И хватит в этой комнате одного дурака, не становитесь моим подобием.
— Попробуем это заклинание с вами, мистер Поттер. Сосредоточьтесь же наконец на учебе…
Моих уроков вам не повторит никто. Так что оставьте до поры глупые сказки о всепобеждающей любви — вот их-то вы услышите еще сотню раз.
Шаги над пустотой по шатким мосткам.
Все ускоряющийся бег, когда позади рушится все, и только слышишь грохот обвала, а поднимающаяся пыль слепит и режет глаза.
— Избавьте меня от своего присутствия, мистер Поттер! Займитесь чем-нибудь полезным.
Чай с «мадам директором», отвратительные безвкусные чашки, мишура кружев, приторность разговора. Я люблю эти встречи, они позволяют пропитаться брезгливым отвращением до самых кончиков пальцев — и не думать, не думать ни о чем ином.
Стук чашки, резко поставленной на блюдце. Аляповатый котенок жмется у самого донышка, а чай с молоком слишком сладок, от него першит в горле и пересыхают губы.
Как бы там ни было, жизнь — это все, мистер Поттер. Не смейте относиться к ней с пренебрежением!

Кажется, он испытывает мое терпение год за годом.
— Уже тридцатое июля, а мы до сих пор не получили ответа от Гарри Поттера! Нужно что-то срочно решать!
— Да, господин директор, вам виднее…
Может, это бы и к лучшему, если б он остался со своими магглами.
— Я не вижу в зале Гарри Поттера. В Хогвартс ведь нельзя опоздать, как в обычную школу!
— Не удивлюсь, если ваш Поттер способен и на это, Минерва. Не паникуйте раньше времени.
Никуда он не денется, ваш Поттер. Вот увидите — свалится с неба на голову в самый неподходящий момент.
— Северус, вы не в курсе, куда подевался Гарри Поттер? Может, с ним снова что-то случилось?
— Филиус, церемония распределения еще даже не началась! Вон и Грейнджер еще нет за столом…
И слишком уж хорошо и спокойно начинается этот год, не иначе как что-то случится.
— Северус, этот Турнир, то, что Гарри Поттер участвует — это ведь очень опасно! Говорят, были смертельные случаи!
— Полагаю, директор знает что делает, Помона…
Несчастный случай на Турнире — как заманчиво! И совершенно, совершенно нереально.
— Подумать только, они собираются исключать Гарри Поттера из Хогвартса! Нет, этого нельзя допустить!
— Да, господин директор, вам виднее…
Кто сказал, что нельзя? Кто сказал, помилуй меня Моргана, что Поттеру будет хуже в маггловском мире?!
— Я не вижу в зале Гарри Поттера, куда он мог пропасть? Не отправился же обратно на Хогвартс-экспрессе!
— Не удивлюсь, если ваш Поттер способен и на это, Минерва…
И дал бы Мерлин ему сил на это решение — но нет, никуда он не денется ни от вас, ни от меня.
Призрачная надежда — он не придет, не придет! — мешается с горьковатой радостью и душным, тяжелым привкусом чужого торжества. Комок по-хозяйски располагается в легких, не давая вздохнуть. Я все чаще кашляю надрывно и сухо, чуть ли не выворачиваясь наизнанку, но так и не чувствуя облегчения.
Растрепанные волосы, измятая мантия, сползшие с носа очки, перемазанные чем-то руки — Поттер каждый раз появляется в Хогвартсе. Надежда рушится, во рту — только горечь, воздух на вдохе кажется ледяным, вымораживает изнутри. Дышать легко, в груди пустота, только гуляет ледяной ветер, и болит воспаленное то ли от холода, то ли от кашля горло.
Ненавижу.
И пусть ненавидит он.

Вот колечко — посмотри:
Блеск снаружи, жар внутри.
Это три. Никому не говори!

Иногда я думаю, что выход есть.
В подземельях в воздухе не вертится пыль. Камень стен всегда прохладен, огонь факелов — тепл. Время не гонится здесь за тобой по пятам, не подгоняет, не напоминает, не тянет тебя за руку, не толкает в спину. Здесь можно ходить размеренным шагом, ведя рукой по шершавой стене, а за дальним поворотом коридора — просто прижаться спиной к камню и закрыть глаза.
Вдох, выдох, вдох. Перестаешь задыхаться и уже не замечаешь собственного дыхания. Воздух прозрачен, и тени отчетливы. Пламя факелов вздрагивает на сквозняке, песчинки камня щекочут пальцы. Пахнет горящей смолой, старым пергаментом, смесью зелий и чуть слышно — тиной подземного озера. Это как если бы время остановилось, а ты мог идти по нему взад или вперед, или поперек, или остановиться. Камень, далекий плеск воды, свежий холодный запах — жизнь кажется осязаемой.
Здесь ничего не меняется со временем, все так же надежно, и есть на что опереться или просто даже сесть на пол, прислонившись к стене, и смотреть на снующие между факелами тени.
И вообразить, что отсчет остановился.
— Профессор Снейп? — иногда голос Поттера кажется почти реальным.
— Да, мистер Поттер?
Должно быть, он спросил бы какую-нибудь чушь. То ли и впрямь туповат, то ли искал бы повод заговорить.
— Не выдумывайте глупостей, мистер Поттер.
Верно, он опустился бы рядом, понимая, что в подземелье есть нечто ценное, но еще не научившись распознавать вкус жизни.
— Все говорят — любовь, ненависть, а я просто устал. И не хочу никого убивать.
Он вполне бы мог это сказать, у него взгляд загнанного, затравленного звереныша.
Тяжелое чувство таится внутри, я почти не замечаю его присутствия. Отступает, словно боится этого разговора, а я могу по-настоящему вдохнуть воздуха с привкусом тины.
— Живите, Поттер, просто живите. И никому пока не говорите об этом.
На этот раз я уйду первым, а он останется мерить шагами застывшее время.
Так ведь вполне могло бы быть, отчего нет?
Неделей позже он спустился бы снова, и мы бы нашли более благодатную тему для разговора. Двумя неделями позже разговоры показались бы лишними, словно все уже сказано и повторено. Ощущение свободы поначалу пугает, как слишком большое, слишком ровное поле. Ни стен, ни загородок — еле удерживаешь равновесие без опор, движешься все быстрее, чтобы не упасть, а потом просто бежишь, не разбирая дороги навстречу ветру. Он свистит и воет, откидывает волосы с твоего лица, набирается в одежду, так что раскинутые руки норовят взлететь.
— И мне никого не нужно будет убивать, профессор?
Вопрос пополам с надеждой. Кто я такой чтобы спорить с надеждами?
— Да.
Что бы еще я мог ответить?

Поттер на расстоянии брошенного заклинания — в классе, в коридоре, в обеденном зале и на квиддичном поле. Свобода пьянит, я не чувствую прежнего льда у левого запястья, ничто не перехватывает горло.
Солнце дробится о переплеты оконных рам и разбегается зайчиками по классу. Ничто не гонит меня от парты к парте.
— Подойдите ко мне, мистер Поттер. Сейчас я покажу, как работает это защитное заклинание, поставьте щит…
Бесшумный всплеск — и я кидаю в Поттера проклятие, едва не пробивающее щит. Дрожат от напряжения руки, колотится у самого горла сердце, я с трудом перевожу дыхание.
На лице Поттера нет испуга. Зато его предостаточно на моем.
Я чуть не пробил его защиту. Я не собирался использовать проклятия.
Я не верю случайностям.
Тук. Тук. Тук. — Снова тикает давний отсчет времени.

На цепочке золотой,
Глянь, кулончик непростой.
Вот четыре. Тут постой.

Разношерстная толпа на верхней площадке астрономической башни: мужчины, женщины, ошалевший оборотень, перепуганный подросток, обессилевший старик.
— Северус, пожалуйста…
— Профессор, сделайте что-нибудь!..
Холодный ужас поднимается снизу живота. Тошнит. Подкашиваются ноги. Испарина на висках. Рука взлетает, губы шепчут проклятие.
А внутри, под ребрами, жарко ходит торжество. И я еле сдерживаю истеричный смех.
Уходите, Поттер. Бегите же, тролль вас забери! Я больше не могу доверять себе.
Кажется, синяки должны проступить на шее, так душат заглушенный плач, отчаяние, злоба и бессилие.
Держитесь от меня подальше, Поттер, вспомните, чему я вас так долго учил — и забудьте, забудьте, что я говорил недавно!

За стенами Хогвартса жизнь ярче и суматошней. Нет нужды прислушиваться к ее шагам, стараться почувствовать ее дыхание. Все и так шумит, плещет, бросается в глаза. Газетные киоски, продуктовые лавки, дома и конторы, вокзалы и церкви, снующие люди, вырвавшиеся на прогулку собаки. Я хожу по улицам, сижу на лавочках в крошечных городских скверах, толкусь в час пик на автобусных остановках, смотрю на загорающиеся фонари и витрины вечерами.
Это помогает не замечать холодной пустоты внутри.
Ворочающегося ужаса и истеричного отчаяния.
Сегодня?
Завтра?
Когда?
По ночам я послушно возвращаюсь домой. Почему-то кажется, что если он придет ночью, будет легче.
Потому что в темноте в наш разговор не будет так бесцеремонно врываться жизнь?
Или потому что по ночам, в тишине, яснее слышен метроном?

Чтобы чаю наливать,
Надо чашку отыскать.
Это пять. Иди играть!

Мои ночи становятся длиннее. Я стараюсь отвыкнуть жить.
«И мне никого не надо будет убивать, профессор?» — колотится в висках. Он не приходит.
Я думаю, что обманул его тогда, и разливаю вино в два бокала. Мне не с кем пить, но одиночество страшит. Терпкий, вяжущий красный виноград с привкусом трав. Бутылка пустеет слишком быстро, и я тянусь за второй.
Третью я возьму с собой. Тут, в доме, слишком душно, слишком жарко растоплен камин и слишком плотно задернуты шторы.
Коротко скрипит дверь. Ночной воздух холодит лицо. Я стою на высоком мосту. Далеко внизу перебирает камешки обмелевшая речка. Бутылка ополовинена, и здесь, на мосту, я могу пить просто из горлышка. Вино тепло растекается внутри, и тяжелое чувство отступает вглубь, прячется где-то под желудком, беспокойно ворочается там, но я заливаю его новой порцией вина.
Ветхие перила скрипят и подаются, когда на них опираешься. Где-то у домов скулит лисица, и низким уханьем вторит ей филин.

В косах волосков не счесть,
Надо гребнем их расчесть.
Это шесть. Почти все есть.

Вот и все?
Я вижу его поднимающимся на мост и перехватываю бутылку поудобнее.
Так скоро?
Поттер ступает медленно, осторожно, выставив палочку перед собой, а я только и могу, что развести руками, смешно взмахнув початой бутылкой.
— Идите сюда, Поттер!
Пальцы судорожно сжимаются, комок привычно подступает к горлу, но я снова заливаю его вином.
— Ваше здоровье, Поттер!
Он нерешительно двигается ко мне.
Двадцать шагов. Пятнадцать. Не больше дюжины.
Он напряженно сглатывает, вцепляется в свою палочку.
Десять шагов. Пять.
Старается не закрывать глаза и не отворачиваться. Пытается понять, насколько я пьян.
Если я качнусь вперед, то дотянусь до него.
— Я все знаю, профессор.
— Я тоже, Поттер.
Я даже успел с этим сжиться.
Он смотрит на меня, по-прежнему отчаянно хватаясь, как за соломинку, за свою палочку. И я понимаю, что из меня никудышный учитель: столько лет — а он так ничему и не научился. И стоило ли?
— Вам остается Лорд, Поттер.
Делаю глоток и отдаю ему бутылку.
— Пообещайте выжить, Поттер.
Перила глухо и противно трещат. Я сделал для вас что мог, Поттер.
Сырой запах тины, повизгивание лисицы, шум шоссе, свист ветра в ушах и собственный крик.

Как-то раз охотник Сэм
Подстрелил дрозда и съел.
Это семь. Конец совсем.

И вам не нужно будет меня убивать, Поттер.

***
Туман, неясный свет. Озабоченные голоса чего-то требуют, что-то велят, переговариваются между собой, кого-то зовут.
Резкий, до тошноты, запах алкоголя, тяжелая голова.
— Мистер Поттер, мистер Поттер! Вы меня слышите, мистер Поттер?
Лицо немолодой дамы в белой косынке расплывается перед глазами, я никак не могу сфокусировать взгляд.
— Он пьян…
— Кажется, повреждений немного, да что там высоты, в том мостике…
— Мистер Поттер, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Вы понимаете, где находитесь?
Голову не оторвать от подушки, и я боюсь снова открывать глаза.
— Оставь, пусть проспится, не первый раз…
— Он снова?.. Министерство нас сожрет — национальный герой все же…
— Да третий раз уже самоубивается, с ума сойти можно!
— Мистер Поттер! Вы меня слышите? Не двигайте рукой, мистер Поттер, хорошо?
Значит, если бы я поладил с ним, все равно бы ничего не изменилось? Разве что…
«Обещайте выжить, Поттер. Жизнь — это все». Кажется, я кивнул?
Даже если сам себе.
— А правду говорят, что он?..
— Не в себе? Так ведь как нашли его тогда, рядом с мертвым… ну, Сама-Знаешь-Кем — так он еще тогда. Все бормотал чего-то, вроде он — и не он вовсе. Убил он там, говорят, еще кого-то. Вот теперь все себя им и представляет.
— А это не того... последний хоркрукс который?
— Да леший разберет… Мистер Поттер, мистер Поттер, вы помните свое имя?
Когда я все же открою глаза, язык еще будет плохо слушаться.
— Да, я — Гарри.
И я пообещал ему выжить.

Конец