Снарри-форум

Свет творил из воздуха хрусталь, ловя тень на каменных стенах и загоняя ее по углам. Мельчайшие пылинки в лучах яркого летнего солнца демонстрировали свой лучший балет, заходясь в бесконечном кружении, – и все это для одного человека, являвшегося их бессменным зрителем. Радость, предварительно начистив улыбки и пересчитав смешинки, рассыпалась серебром.
Девушка с фиолетовыми волосами вышла из-за одной из тяжелых дубовых дверей и сладко потянулась, подставляя лицо и белые руки под яркое солнце. Тонкая фигурка в едва прикрывающем тело пестром халатике поверх совершенно прозрачной ночнушки. Голова чуть лениво, чуть заспанно поворачивается на звук спокойных шагов.
- Доброе утро, Гарри,- вместе с улыбкой, пропеть, чтобы встретить покой и улыбку в зеленых глазах.
- Доброе утро, Тонкс,- улыбка освещает все смуглое лицо.- А Ремус…
- Тшшш… Он спит,- с намеком подмигнуть, румянец на щеках.- Я… В общем, он устал.
Задавленный короткий смех, мужчина медленно проходит мимо:
- Ну, ладно, я тогда пойду…
И тихий звонкий смех ему ответом.

Во многих людях есть незыблемая сила – и это сила веры. Фантазия – лишь первый инструмент, который помогает нам не просто быть животными, но мыслить и страдать, создавая вокруг себя особый мир – мир домыслов, мечтаний и надежд. Все это в концентрате, который создает лишь очень сильная душа, свободный ум и ласковое сердце, приводит к вере. Она рождается из ничего, становится ничем, но остается жить в достаточно свободном человеке, пока он верит...во ЧТО-ТО. Все люди не избежали логики, поэтому, чтоб верить, верить яро, нужна особая, бессмысленная смелость - когда отринешь логику, чтоб быть счастливым…

До кухни путь не близкий, и если бы он так не любил большие замки, то обязательно б купил какой-нибудь поменьше. А может просто поселиться в комнату поближе? Да нет, там далеко от спуска в подземелья…
На кухне тихий полумрак – одно окно, свет из которого точнехонько падает на гору грязной посуды. Эх, жалко, Добби в отпуске…
На грубом, чуть ободранном уже столе одинокая чашка на блюдце – чуть кремовый, тонкий фарфор, на дне которого осела мутная черная жижа – остатки Настоящего Кофе. Так значит, он уже здесь был… Гарри берет одной рукой драгоценную чашку и осторожно моет ее, забрызгав ледяной водой весь пол. Потом аккуратно убирает на место, на специальную подставку, украшенную завитками из лилий – подарок мамы на NN-ный день рождения – и жарко дышит на онемевшие от холода пальцы. Потом готовит чай…
Чудесный аромат, чуть успокаивая нервы, ласкает ноздри, а огненная жидкость бесстыдно обжигает широкие ладони, когда на кухню вламывается Сириус.
- О, Гарри! Ну, как спалось?- и решительно проходит к шкафчикам с едой, распахивая дверцы и влезая туда чуть ли не на половину.
- Да ничего, все нормально,- Гарри развлекается тем, что дует на чай.- А ты как спал?
Лохматая голова высовывается наружу, рот уже забит чем-то, что яростно жуется сильной челюстью.
- Я? Я не спал. Ходил в соседнюю деревню, пугал овец. Такая пастораль кругом, аж тошно иногда.
Гарри только пожимает плечами – говорить про то, что он запрещал Сириусу выходить из дома все равно бесполезно, да и долго, кроме всего прочего. Тот ведь ни за что не согласится с его аргументами…
- Ну, ладно. Что там есть поесть? Не кинешь ли мне бутерброд с сыром? Ай! Нет, Сириус, не хлебом по башке, а бутерброд…

Страх веры силен в человеке, от этого многое для нас невозможно. Получая свой жизненный опыт, homo sapiens одновременно перекрыл для себя возможность перехода на новую ступень – ступень сверхчеловека, который сломает логические законы, неподвластные homo sapiens’у. Мы просто боимся поверить…
В секретном отделении НАСА проводился эксперимент над человеческими детенышами в области конфликта веры и логики. Одну из стен комнаты, куда поселили 4-х младенцев, сделали голограммой, и люди постоянно проходили сквозь нее, принося еду детям или игрушки, и не делали из этого ничего сверхъестественного. В итоге дети, выросшие без логического запрета твердости стены, начали проходить через другие, настоящие стены. В НАСА уже готовились трубить победу, однако дети, выпущенные из карантина, уже через месяц совершенно утратили все способности – общество, в котором они оказались, уверило их в невозможности того, что они делают. Логически все это невозможно. И, не обладая должной смелостью, чтоб отказаться от оков научной логики, те просто предали себя и перестали верить.
Так и в нашей жизни – мысли имеют возможность стать материальными, если только верить в это настолько сильно, чтобы суметь отказаться от разума.

…Ненавижу эти ступеньки. Они постоянно мокрые – того и гляди поскользнешься, да еще и лестница винтовая – костей не соберешь…
Наконец, он добирается до толстой деревянной двери, окованной по бокам не то проржавевшим железом, не то молоденькой бронзой – его никогда не интересовал этот вопрос настолько, чтобы разобраться. Толкает ее изо всех сил, чтобы едва заметно приоткрыть и заглянуть внутрь.
Над черными котлами клубится пар. Точно так же, как было вчера. Осторожно проходит внутрь и склоняется над книгой, разложенной на столе. Затем берет со стола какой-то предмет, больше похожий на кусок травяного мыла или зеленоватой взрывчатки, и легкий серебряный нож, и осторожно нарезает ингредиент тонкими, полупрозрачными пластинками, похожими на перышки или лепестки цветов. Когда он уже собирается бросить их в котел, его запястье крепко обхватывают длинные сильные пальцы, сжимая практически до синяков.
- Так-так… Опять ты портишь мое зелье…- взгляд черных глаз прожигает насквозь. И в то же время нельзя не уловить смеха в наигранно строгом голосе.
Зеленые глаза встречаются с черными и отвечают улыбкой.
- Я все нарезал правильно. Вот, посмотри…- свободная рука берет одно из перышек и подносит его к большому крючковатому носу, чуть поворачивая в свете факела. Глаза сходятся к переносице, чтобы лучше рассмотреть предмет, и подобное минутное косоглазие заставляет зеленоглазого хмыкнуть и громко закашляться, сдерживая не вовремя подступивший смех. В тот же момент черные глаза вновь прожигают его, безошибочно определив причину веселья. Пальцы на запястье разжимаются…
- Ладно, кидай. Все вроде бы верно.
Зеленоватые пластинки падают поверх серебристого варева и, вспыхнув, рассыпаются сиреневыми искрами. Уже через мгновение зелье меняет свой цвет, становясь насыщенно-фиолетовым, с розовым блеском. Снейп чуть кривится, увидев такой аляпистый цвет, но уже через секунду склоняется к губам Поттера и нежно, коротко целует. Потом отворачивается и не идет – практически плывет к полкам с ингредиентами.
- Раз уж пришел, так помоги мне…
И два часа они работают вместе.

Вера хрупка. Она боится чужих грязных лап, лжи и доморощенной логики.
Вера хрупка. Она знает всю боль потери, но никогда не признает ее, иначе погубит надежду. Надежда – это некристаллизованная вера, которой не хватает жара и упорства. Надежда может разрушить, а может спасти. Надежда существует просто так, а вера заставляет жертвовать чем-то. Вера – это сила внутри тебя, своеобразный самогипноз, отчего люди кажутся лучше и ближе, чем есть, если ты веришь в добро, которое заключено в их сердцах. Сила, которая дарит мир, полный презрения и боли, если ты видишь таким. Вера творит чудеса…
Вера может даже воскрешать людей. Для тебя.

В красном бархате кресел так здорово нежиться ночью, когда весь замок вновь погружен в непробиваемую тьму и тишину, и только у вас, здесь яркий красный глаз заключенного в камин пламени – ласково-теплого, жаркого. Он полулежит на диване, опираясь спиной узкую грудь мужчины из его снов – некрасивого, с черными волосами до плеч, в которых уже целые пряди серебряных нитей. Голова откинута на белоснежное плечо – лениво, расслабленно…
Резкий звук телефона, пробудившегося от долгой спячки, разрушает кокон из марева и путы из дремы, небрежно бросая на землю. Зеленоглазый садится и протягивает руку к аппарату, небрежно стоящему на столике рядом – окно в цивилизацию.
- Алло.
Гермиона.
- Привет, Герми…
- Алло! Гарри? Как ты там?- Мионин голос взволнован, она наверняка кричит, потому что из-за всех этих защитных чар ни черта не слышно.
- У меня все хорошо… Как еще все может быть здесь, в моем мире лугов и гармонии? Как вы?
- Все нормально! У Молли-младшей скоро день рождения, почему бы тебе не приехать?
Приехать. Нет.
- Хотя бы на недельку…
- Прости, Герми, но я не могу – эксперимент подходит к самому концу, я должен оставаться здесь… Ты знаешь это зелье – оно капризно, как стая павлинов! Чуть что не так, и работа трех месяцев насмарку…
Молчание на несколько секунд.
- Ты не был на людях в течение трех лет. Нельзя так, Гарри.
Устало выдохнуть – не больше, иначе будет проповедь на тему «но я же знаю лучше».
- Миона, все в порядке. Здесь рядом есть деревня – я окружен людьми!
- Ну, ладно…- и после паузы, немного осторожно, как будто бы боясь узнать ответ,- Гарри, ты там один?
Минуту на раздумья, колеблясь между правдами. И хрипло, пробиваясь сквозь ком, возникший в горле:
- Да, я один…
И через пару слов – не больше, чем всегда, в которых искренность и вежливость схлестнулись в битве – на том конце гудки. Тяжелый выдох, мужчина тянется, чтоб положить на место трубку – покатую и гладкую, как твердая змея – и закрывает глаза на мгновенье. И в тот же миг поверх его руки ложится узкая ладонь, лаская теплотой и мягкостью, как бархат кресел, царапая мозолями на пальцах.
- Почему ты ей не сказал?- за сонным хриплым голосом скрывается обида. Совсем чуть-чуть, но все-таки обида на него…
Откинувшись назад, в тепло объятий, зеленоглазый чуть лениво выводит сердце на израненной руке.
- Они не готовы поверить…в наши с тобой отношения.
Прижаться и с улыбкой поцеловать ту кожу, что оказалась прямо под щекой. И получить в ответ улыбку – второе солнце в этом мире. Закрыть глаза и раствориться в мираже, который выше всех угроз…

Ты веришь во вкус яблока – оно кислое. Ты веришь в ощущение счастья – оно сладкое. Ты веришь в траву под своими ногами и запах полыни. То, во что ты веришь, и есть реальность.