Снарри-форум

Я снова стою около обшарпанной двери со стеклом, наспех замалеванным белой краской, и не решаюсь войти. Я не знаю, зачем день за днем возвращаюсь сюда. Чтобы посмотреть в глаза лучшего друга и понять, что он всё так же меня не узнает?
Тогда, десять лет назад, когда мы видели действие «Обливейта», нам показалось это удачной шуткой и достойным концом карьеры великого обманщика Локхарта.
Но теперь…
Совсем по-другому начинаешь относиться к такому, когда это коснется тебя или твоих близких. И не все способны это выдержать.
Вот Гермиона не смогла. Я не виню её за то, что она давно перестала появляться здесь, нет. И она молчит насчет того, что я каждое утро перед работой захожу сюда.
Она умная и знает, наверное, как долго я стою перед этой дверью, прежде чем войти. Я выучил все царапинки, все неровности этого многострадального куска интерьера. И мне уже не остается ничего другого, как растянуть губы в дежурной улыбке и войти.
– Доброе утро, Гарри… Северус! Как у вас дела? – я говорю как можно жизнерадостнее, с тоской чувствуя, насколько фальшиво звучит мое приветствие.
На меня уставляются две пары глаз. Они такие разные: одни светло-зеленые, вторые - темные, почти черные. Но выражение в них одинаковое – детского изумления и радости.
Я до крови закусываю губу, чтобы не разрыдаться прямо здесь, при них. А они этого не замечают. Они сидят рядом прямо на цветастом ковре посреди комнаты и пристально смотрят на меня. Северус Снейп, изворотливый шпион, мастер зелий школы Хогвартс, Упивающийся Смертью, убийца Альбуса Дамблдора, и Гарри Поттер, мой лучший друг, несостоявшийся зять и победитель Того-кого-нельзя… Волдеморта.
– Ро-он, – старательно растягивая мое до неприличия короткое имя, радуется Гарри. Он оборачивается к сидящему рядом мужчине: – Северус, Ро-он пришел!
Он легко вскакивает на ноги и подает руку Снейпу. От его неловкого движения недостроенная башня из кубиков с легким звоном рушится.
Я вздрагиваю.
Что же произошло тогда, полгода назад? Этот вопрос преследует меня и днем, и ночью. Мне удалось узнать в аврорате лишь то, что их нашли лежащими без сознания у тех самых руин в Годриковой Лощине, а проверка палочек на последние заклинания показала, что последним был «Обливейт». У обоих. Как это могло случиться? Или один наложил заклинание на другого? А сам потом, чтобы замести следы, проклял себя из чужой палочки…
Но кто?
Снейп?
Ему было проще сбежать – никто бы и не подумал на него. Мало ли Упивающихся Смертью скрывалось от правосудия и могло напасть на Гарри Поттера, подкараулить его в Годриковой Лощине? Достаточно.
Я снова почувствовал тянущую боль от мысли о тех людях, которые продолжали гибнуть и после кричащих заголовков «Пророка» о «нашей победе».
Гарри?
Зачем победителю Волдеморта заметать следы, если общественность и так готова принять любые его странности?
Никогда наш шумный дом не забудет ту истерику, которую устроила Джинни, когда узнала о том, что случилось с её женихом. Гермиона одна успокаивала её, остальные просто боялись подойти и сказать что-то невпопад.

Тогда моя жена впервые проронила, что иногда надо уметь забывать. Я сомневался, что Джинни забудет, но Гермиона всегда знала, что говорит. Я всегда доверял ей больше, чем самому себе. Еще со школы.

Гарри доверчиво смотрел мне в глаза, продолжая держать за руку своего врага. А я судорожно искал, куда запропастились шоколадные лягушки, которые я приносил им каждый день. Сначала я отдавал эти маленькие гостинцы только Гарри, пока не заметил, что он тайком делится с «другом Северусом».
Они невероятно похожи: в одинаковых цветастых пижамах с одинаковыми короткими стрижками – так стригут неизлечимых больных, за которыми не ухаживают родственники. Гарри богат и знаменит, поэтому Джинни нельзя за ним ухаживать, чтобы не навлечь славы «охотницы за деньгами», а Снейп… это Снейп.
Теперь они весь день сидят на полу в этой крохотной комнате и строят что-то из кубиков. Кажется, замок. Кубики у них самые простые. Магические кубики для детей. Они звенят, шебаршат и переливаются. Картинки на них меняются, но редко. У меня тоже были такие в детстве. Я любил их рассматривать, а близнецы – рассыпать у постели родителей, чтобы те случайно наступали.
Более импульсивный и молодой Гарри всё время рушит недостроенную башню, но они, похоже, не огорчаются этому и строят заново. И только после того, как наступает время сна, они расстаются, укладываясь каждый на своей койке.
Я уже спрашивал у лечащего колдомедика, почему нельзя поселить бывших заклятых врагов хотя бы в разные палаты? Чтобы им было просторнее и чтобы не видеть друг друга постоянно.
Я спрашивал, а у самого даже уши горели – так непривычно было просить. Просить – унижаться. Никогда не доходил до этого. Но ради Гарри…
Смешливый кругленький колдомедик тонко захихикал тогда и покачал головой.
«Мой друг, – проникновенно говорил он, – это же увеличивает шансы на выздоровление! Они вместе хорошо проводят время. Вы видели? Первые дни они строили отдельные приземистые домики из своих кубиков, а теперь сообща строят башню. Это прогресс, мой друг! Прогресс! Еще немного и можно будет дать им фигурки людей, чтобы они переходили к следующему этапу адаптации!»
«Начните с фигурки старого волшебника», – еле слышно пробормотал я тогда.
Мне до сих пор стыдно за эту мысль. За мысль, что интересно будет посмотреть, как эти забывшие всё несчастные будут строить башню из кубиков и ставить на ней маленького Мерлина. Который издалека так похож на Дамблдора…
К счастью, тогда колдомедик меня не услышал. Он покровительственно похлопал меня по плечу и добавил:
«И, в конце концов, а имеет ли значение размер?»
Я, наверное, очень странно на него посмотрел, потому что он снова тоненько захихикал и пояснил:
«Я имею в виду палату. Мы можем её магически расширить, но те, у кого амнезия, и так неуютно чувствуют себя в окружающем мире. Не стоит их еще больше травмировать».
Я не знаю слова «амнезия», но тогда понял, что речь идет о Гарри и Снейпе. Нет, о Гарри и Северусе. Я был тогда в Мунго, когда их переводили после осмотра в эту палату.
– Гарри, я Рон, твой друг, – сказал я, как научили медики. Гермиона стояла молча, поэтому я счел нужным добавить: – А это Гермиона, она тоже твой друг.
Гарри сидел на кровати такой ошарашенный, но почему-то счастливый, и тут он посмотрел на зельевара. Я не знаю, почему сделал так. Я ненавидел Снейпа всей душой, я хотел, чтобы он сдох. Сдох как собака под забором, чтоб о нем никто никогда не вспомнил, чтобы…
– Это Северус. Он тоже твой друг, – сказал тогда я.

День подошел к концу.
Я злюсь на самого себя.
Рон, прошло полгода, а ты до сих пор не можешь сосредоточиться на своей работе и думаешь только о Гарри!
Рон, у тебя есть должность в Министерстве, семья, обязательства! Сентиментальный идиот, даже газеты уже перестали писать о трагедии «спасителя всего магического мира»!
Уже прошло полгода, и никто не заходит к Гарри Поттеру в больницу.
«Всего полгода…» – мысленно поправил я себя.
Зачем «Обливейт», если забвение наступит и само? Если тебя забудут сразу, как только ты перестанешь напоминать о себе?..
По дороге домой я думаю, что лучше бы Гарри умер. Тогда бы о нем писали хотя бы два раза в году: в день рождения и в день смерти.
И эта крамольная мысль не ужасает меня.
А дома меня ждет жена. У нас пока нет детей, именно поэтому я всё ещё езжу к Гарри. Когда появятся дети, я примкну к тем, кто живет настоящим, не оглядываясь в прошлое.
Гермиона сидит в кресле.
Она ждала меня. Я сажусь напротив и с наслаждением вытягиваю ноги. Это значит, что я её внимательно слушаю. Маленький знак. Один из тех, которые появились уже после… после Гарри.
– Рон, – Гермиона непривычно тиха и смущена, – ты можешь поговорить с Джинни? Чтобы она перестала ждать и устраивала свою жизнь. Я не могу сказать ей это сама.
Я устал и раздражен. Я понимаю, что это не дело, но всё равно срываюсь на неё:
– Почему именно сейчас? Почему не раньше и не позже, а сейчас?!
Она закусывают губу, и мне становится стыдно.
Почему я такой идиот и постоянно обижаю её? Теперь нам тем более надо держаться друг друга, когда Гарри нет с нами…
Тут я замечаю, что непроизвольно думаю о нем, как об умершем, и вздрагиваю. Гермиона молчит. Я рывком встаю и подхожу к её креслу. Поднимаю её, притягиваю к себе и прижимаю к груди.
Как мне не хватает нашего друга. Ей, наверное, тоже не хватает. Я не единожды замечал, что она сидит с покрасневшими глазами с книгой в кресле, не переворачивая ни одной страницы за вечер.
Мы стоим в тишине, пока Гермиона не говорит мне куда-то в ключицу:
– Просто я слышала, что ей хочет сделать предложение Симус. Не хочу, чтобы она упустила этот шанс. Он любит её.
Я не сразу понимаю, о чем это она – все мои мысли заняты Гарри и ею. Потом вспоминаю, с чего был начат разговор. Джинни! Моя маленькая сестренка, казавшаяся такой ветреной, а на деле так искренне ждущая своего рыцаря и спасителя…
– А как же Гарри? – возражаю я шепотом, чтобы Гермиона не подумала, что я злюсь на неё. Она такая… такая восприимчивая. – Если он всё-таки вспомнит? Колдомедики говорят, что это возможно…
– Он не вспомнит, – неожиданно жестко говорит моя милая и раздраженно вырывается из объятий.
«Спокойно, Рон, спокойно, – говорю я себе. – Гермиона тоже переживает. Она тоже беспокоится за Гарри…»
– Почему ты не даешь ему шанса?! Он наш друг! – ору я на неё. Гермиона вздрагивает и твердо заявляет:
– Он не вспомнит. Потому что нельзя вспомнить, если ничего не забывал.
Она продолжает говорить, но я с трудом улавливаю только самую суть.
Гермиона окклюмент. Не самый сильный, потому что занималась самостоятельно (она постоянно просиживает за книгами – когда-нибудь это не доведет её до добра), но сильных сейчас днем с огнем не сыскать.
Она из любопытства решила попытаться узнать мысли Гарри, но попала на ментальный блок. (Милая, сколько тебе говорить, люди – не твои игрушки для опытов!)
То же самое со Снейпом.
– …Тогда я стала наблюдать и поняла, что права, – закончила Гермиона рассказ. – Я решила не лезть в это дело. Это их право. Иногда надо уметь забывать. Хотя я удивлена, что именно они смогли…
Я замотал головой.
– И ты никому не сказала?
– Конечно, нет, – с достоинством ответила моя супруга. – Я просто решила не приходить больше в больницу. Это тяжело. Знать и приходить. Но я горжусь Гарри. Он сумел сделать это. Забыть не забывая. Надеюсь, что когда-нибудь мы узнаем, почему «Обливейт» не подействовал.
– Ты думаешь, они сами не знают, что память сохранилась у обоих? – я не тупой как некоторые думают, просто мне важно уточнить, что я правильно понял.
– Я не думаю, я знаю точно, – она сморщила свой милый любопытный носик, что означало: «А вам, Рон Уизли, ничего объяснять не буду!».
Обычно я отступал в таких случаях, но не теперь.
– Гермиона! – я и в самом деле не понимал. Совсем не понимал. – Они… ладно, они! – Гарри, он… он лгал нам? Лжет до сих пор?!
– Рон, – она посмотрела на меня так, как иногда смотрела еще в школе. Еще до того, как мы стали самыми близкими людьми на свете. С легким удивлением и досадой. – Милый мой, правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой.
– Но… – я всё ещё ничего не понимал. – Но… а если они не захотят вспомнить?
Гермиона склонила голову на бок и погладила меня по плечу.
– Запомни, Рон, – торжественно произнесла, – случиться может всякое, но мы никогда, слышишь, никогда не должны терять надежду. Понимаешь, о чем я?
Я понял её.
И впервые за последние полгода улыбнулся искренне.