Снарри-форум

Такси остановилось перед массивными буковыми воротами, полуутонувшими в разросшейся самшитовой живой изгороди высотой ярда в четыре. Темно-зеленая куща ветвей была сейчас покрыта чуть серебрящимся инеем.
Из машины вышел мужчина без возраста — ему могло быть и двадцать пять, и тридцать пять, — молодое, усталое лицо, морщинки в уголках ярких зеленых глаз и тронутые сединой виски в густых темных волосах. Водитель опустил стекло и выглянул из окна, оценил припорошенную снегом дорогу, по которой давно никто не ездил, заржавевшие петли на воротах, много лет не стриженную изгородь и окликнул пассажира:
— Мистер! — тот обернулся, почти равнодушно глядя на него. — Мистер, вы уверены, что вам надо именно сюда?
Мужчина взглянул на изгородь и ворота, вновь повернулся к водителю и неожиданно улыбнулся — по-мальчишески широкой и по-взрослому чуть грустной улыбкой.
— Да, — сказал он тихо. — Да, я уверен.
~*~*~
Когда водитель, выгрузив вещи из машины, уехал — медленно, словно ожидая, что пассажир захочет остановить его и вернуться в город, — Гарри взялся за ручку чемодана на колесиках и неторопливо пошел к воротам. Толкнул рукой неприметную дверцу, почти полностью скрытую разросшимся самшитом. Она открылась на удивление легко — бесшумно и почти без сопротивления.
Вдоль широкой гладкой подъездной дороги, идущей от ворот, змеилась узенькая тропинка, засыпанная тонким, прозрачным слоем снега.
Вчера выпал первый снег, радостно кружившийся в порывах свирепого декабрьского ветра, летевший в глаза, падавший за воротник теплой мантии… белый чистый снег на черных обугленных поленьях последнего костра, белые хлопья на багрово-черных лужах остывшей крови…
Гарри шел по тропинке, оставляя на тонком снегу аккуратные следы остроносых ботинок и две тонкие параллельные линии от колес чемодана. Он не торопился — ему незачем было спешить. Соединившись с дорогой, тропинка привела к парадной двери двухэтажного каменного дома, увитого засохшими плетьми дикого винограда. Гарри взошел по широким, покрытым нетронутым слоем снега ступеням, осторожно подняв за собой чемодан, подошел к двери и поднял руку, чтобы постучать. Кулак беззвучно опустился на дверь, потом пальцы разжались и скользнули прочь, почти нежно погладив темное дерево. Бросив на крыльце чемодан, Гарри спустился по ступеням, оставляя вторую дорожку следов, и обошел дом кругом.
Я так хотел тебя спросить:
Наверно, просто ветром быть
И не давать себе забыть,
Чем ты живешь?
И чем полна твоя тетрадь…
Тебя дожди учили ждать.
И он не сможет опоздать,
Кого ты ждешь…
С другой стороны дома была терраса — ветхая деревянная терраса с тремя скрипучими ступеньками, старым круглым столиком с облупившимся лаком, двумя плетеными креслами и оранжевым фонарем.
А еще позади дома был сад.
Незнакомый, удивительный и немного пугающий зимний сад, почти графичный в своей четкости линий, черном полупрозрачном ажуре голых кустов и деревьев, кое-где разбавленном приглушенным цветом: алые, прозрачные, словно светящиеся изнутри и будто облитые стеклом ягоды калины, бордово-черные крапины барбариса, сочные на вид шарики шиповника и темная зелень нескольких деревьев, не сбросивших листву.
Такой новый, такой непривычный сад, где мягкая трава солнечных полян покрылась изморозью и стала жесткой и ломкой; яблони окружены упавшими яблоками, а одно — еще даже висит на ветке, просвечивая сквозь округлую крону; гамак почти черен между двумя кружевными каштанами — они далеко не так красивы летом, как зимой; мощный старый платан, патриарх сада, угрюмо стоит под слоем снега, присыпавшим прихотливо изогнутые ветви — они похожи на линии, проведенные тушью на низком белом зимнем небе, сплошь затянутом облаками.
Небо, закрытое над головой…
Хочешь — возьми это небо с собой,
Хочешь — верни это небо обратно:
Это небо для тебя.
Тропинки в саду заросли травой и присыпаны снегом — по ним слишком давно никто не ходил. Гарри исправил это.
По наизусть выученным дорожкам, среди кустов, стряхивая с черных ветвей снег и обрывая чудом уцелевшие листики, проводя черной кожаной перчаткой по скамейке и садясь на нее, слегка одернув темно-серое узкое пальто; мимо неузнаваемого знакомца-платана, коснувшись, присев, упрямых жестких стеблей эрики; тайной тропинкой по узкому проходу между кустами роз, к длинной тиковой скамейке с резной спинкой, стоящей посреди круглой поляны, окруженной летом белыми розами. Бродить по саду до рано наступающих сумерек, заново запоминая его, учась любить и таким…
Еловые лапы, сумрачные и недружелюбные, издевательски зеленые среди подрагивающих под ветром скелетов остальных деревьев. Густые ельники, позволяющие мгновенно спрятаться в тень, среди жестких колючих ветвей, и стоять незамеченным в паре футов от нечеловечески чуткой черной фигуры. Ельники, где даже в хорошую погоду не видно солнца, но куда зато и не проникает беспощадный английский ливень.
В каком-то промежутке дня
Несчетный воин у огня,
Еще не кончилась война.
С ума сойти…
Он тот, кто снится тебе в дождь,
Он чем-то на тебя похож…
И все, что ты так долго ждешь,
Уже в пути…
~*~*~
И лишь вечером, пряча озябшие руки в карманах, Гарри вновь подошел к дому. Поднялся по скрипучим ступенькам террасы — беззвучно, зная, куда наступать, — и бесшумно открыл незапертую заднюю дверь.
Уютная маленькая кухонька, на которой, казалось, давно уже никого не было; белая дверь, ведущая в темный коридор, из которого двери открывались в обе стороны. Ступая тихо — не нарочно, а по привычке — Гарри прошел к одной из дверей и открыл ее. Кабинет, заставленный шкафами с книгами, с дубовым столом у окна, был пуст. Гарри в полутьме почти на ощупь подошел к столу и провел пальцем по пустой поверхности, стирая густой слой пыли. Покачал головой и вышел.
Следующая дверь — просторная спальня с большой, идеально заправленной кроватью с балдахином. На комоде стояло множество фотографий в рамках. Гарри подошел к нему и безошибочно снял одну из них, прошептал «Люмос» и в свете появившегося огонька посмотрел на изображение — смеющийся зеленоглазый парень, прижавшийся к черноволосому мужчине с удивительно теплыми глазами. Он поставил фотографию на место и вышел.
Я так хотел тебя спросить:
Наверно, просто ветром быть
И не давать себе забыть,
Чем ты живешь?
И чем полна твоя тетрадь…
Тебя дожди учили ждать.
И он не сможет опоздать —
Кого ты ждешь…
Из-под массивной двери пробивалась полоска света — тусклого, чуть рыжеватого. Под осторожной рукой дверь открылась, не скрипнув, и человек, сидящий у камина в большом кресле с высокой спинкой, даже не обернулся. Бесшумно ступая по мягкому ковру, Гарри подошел сзади к креслу и осторожно положил руки на плечи сидящего в нем человека.
— Я вернулся, — сказал он чуть хрипло.
Тонкие пальцы накрыли его руку, потянув ниже и прижав к груди.
— Давно пора.