Снарри-форум

У Гарри хорошее настроение. Проснувшись утром, он идет в душ и напевает какую-то мелодию. Это не песня, это так, кошачье мурлыканье, как говорит Северус. Гарри улыбается – возможно, ему стоит принести домой кота, чтобы было с чем сравнивать.
Потом Гарри идет готовить завтрак: помидоры, салатные листья и кусочки брынзы. Сыр этот – гадость страшная, но, как говорит Северус, полезная, и Гарри научился готовить такой салат. Гарри любит готовить; он нарезает хлеб тонкими ломтиками и кладет в тостер. Вскоре по кухне начинает разноситься запах поджаренного хлеба – теплый, мягкий и кружащий голову. Гарри вдыхает аромат полной грудью и заваривает чай. Северус больше любит кофе – горький и терпкий, как и он сам, но Гарри постоянно ему говорит, что пить много кофе – вредно. Что больше всего удивляет Гарри – то, что Северус к нему прислушался, и теперь банка с кофе стоит на самой дальней полке шкафа, откуда достается только по особым случаям. Плохое настроение Северуса – это особый случай.
Гарри улыбается – сегодня у него просто чудесное настроение. И как ни странно, ничто не валится из рук, хотя обычно он успевает что-нибудь уронить, разбить или просто пролить и рассыпать.
В доме тихо – но это не значит, что звуки отсутствуют совсем. За окном бегают дети – кричат, играют. Как не играть в такой солнечный день! Гарри улыбается еще шире – он рад за них, хотя раньше к его радости обязательно примешивалась бы толика грусти: слишком разительный контраст по сравнению с его собственным детством. А за окном – шелест деревьев, теплый ветер и небо, бесконечно глубокое и пронзительно-синее. Но это все за окном, а в доме очень тихо, и он слушает эту живую тишину, вдыхая запах подрумянившегося хлеба.
Гарри накрывает на стол и выходит из кухни в коридор, маленький и темный. После яркого уличного света эта темнота всегда ослепляет. В коридоре есть зеркало, а за ним – дверь, надо только нажать на секретный замок, и зеркало отъедет в сторону.
Гарри качает головой. Некоторые привычки Северуса его до сих пор удивляют, но если ему так спокойнее, то Гарри не возражает. В конце концов, зеркало для этих целей они выбирали вместе, и оно отлично вписывается в интерьер.
За зеркалом открывается тайный проход, и он спускается вниз по узким каменным ступеням. В подвале прохладно и пахнет известью, – Гарри обожает этот запах и всегда старается чуть замедлить шаг, чтобы растянуть удовольствие. Однако никогда не останавливается. Гарри вспоминает, сколько времени ему понадобилось, чтобы Северус разрешил ему заходить в свою лабораторию. Он злился, они ругались, но Северус был непреклонен. Пока однажды просто не сказал: «Зови меня, если что. Я буду в лаборатории». Гарри до сих пор не понимает, почему это произошло, но рад, что это случилось.
На стенах в большом помещении горят факелы, а посередине стоит стол, возле которого творится священнодействие. Гарри любит вот так остановиться и наблюдать за высокой фигурой в длинной черной мантии – совсем как в школе. Величественный и ловкий, он режет, помешивает, вливает; движения точные, аккуратные и быстрые. Он напоминает Гарри художника за созданием одного из своих полотен. Отвлекать его в такие моменты кажется кощунством. Тихо – так, чтобы Северус не слышал, – он подходит к невысокой стремянке и садится на верхнюю ступеньку. Какая ему разница, где ждать, зато так он не нарушит этой картины. Хотя раньше обязательно бы нарушил – подошел бы, обнял, вмешался – и рассыпалось бы чудо творения под его неумелыми руками. А потом он понял, что этой красотой надо любоваться, не вмешиваясь, позволяя картине обрести целостность. Наверное, он и сам в какой-то мере художник. Только у его единственного шедевра имя «Северус».
– Ты сегодня долго спал. – Низкий глубокий голос нарушает его размышления.
– Просто ты меня заездил. – Это прозвучало немного пошло, и Гарри чуть смущается, но ему хочется шутить, а сегодня, он уверен, его шутки не будут неуместными.
Северус предсказуемо фыркает и, наконец, отворачивается от бурлящего котла.
– У тебя слишком веселое настроение, – замечает он.
«Да, – хочется ответить Гарри. – Потому что я счастлив». Но он знает, что такие слова смутят Северуса. А сейчас он не хочет его смущать. Может, потом, в качестве страшной мести за очередное недовольство. Поэтому он встает со стремянки и обнимает своего мужчину, утыкается носом в кусочек шеи, выглядывающий из высокого ворота.
Он почти на голову ниже Северуса – так и не вырос, – поэтому утыкаться вот так носом в шею или плечо ему очень удобно. Но лучше всего то, что шея Северуса – очень чувствительная. Этот человек спокойно смотрит в лицо любым трудностям, но не может сдержать судорожный вдох, когда Гарри проводит губами возле высокой скулы.
– Завтрак уже готов. Ты закончил?
– Угу, – теплое дыхание Северуса задевает волосы на виске, а сильные руки за плечи притягивают его ближе. Еще немного – и Гарри плюнет и на завтрак, и на соседство опасно горячего зелья и начнет избавлять его от одежды. А потом – целоваться, до головокружения и нехватки кислорода, так, как делает это только Северус, так, что Гарри теряет себя в пространстве и времени, забывая совершенно обо всем.
Они отстраняются друг от друга почти одновременно и почти синхронно этому усмехаются. Усмешка – еще одна вещь, которую Гарри перенял у Северуса, хотя она не получается и вполовину такой же выразительной.
Однажды, еще года два назад, Рон его спросил:
– Слушай, ты ведь любишь этого мерзавца. Вот расскажи мне – за что, а?
В тот раз Гарри даже не обиделся на «мерзавца», уж больно искренне был задан вопрос. Но он растерялся и хлопал глазами, как идиот, не в силах подобрать подходящие слова.
– Не знаю. Просто люблю.
– Слушай, ну он же наверняка язвит, даже когда вы наедине.
– Ага.
– И насколько я помню, ваш дом целиком провонял его зельями… – Да, временами запах извести просачивался даже в спальню.
– Пропах, – рассеянно поправил он друга.
– Ну, пропах… Ладно, не буду касаться его внешности – за это ты и врезать можешь. В конце концов, у каждого свой вкус. Но… он ведь тебе даже не улыбается! И не спорь со мной. Улыбка и саркастичная усмешка – не одно и то же.
– Да я не спорю, – пожал плечами Гарри.
– Вот! Ты даже не споришь! К тому же, даю голову на отсечение, он так ни разу и не сказал тебе, что любит. Как ты можешь быть в этом уверен?
Гарри снова пожал плечами и улыбнулся.
– Но я-то его люблю.
– Но почему? – с жаром спросил Рон.
– За то, что он – это он.
Гарри улыбается воспоминанию. Пафосная фраза прозвучала на удивление искренне.
«Любят не за что-то, а вопреки» – Гарри считает это высказывание глупым. Любят именно за что-то. Просто этого «чего-то» в Северусе слишком много, чтобы облечь в слова. А все «вопреки» – всего лишь штрихи к единой картине. Гарри может вечность любоваться на свою картину.
Он разливает чай по чашкам и садится на деревянный табурет с витыми ножками. Спустя пару минут приходит Северус – уже без мантии, в синих джинсах и белой рубашке с длинным рукавом. Черные прямые волосы красиво лежат на широких плечах. Кое-где уже появились серебристые нити седины. Но это не страшно. Гарри вообще удивлялся, почему у Северуса так долго не было седых волос. У него самого появились рано; восемнадцать – это ведь рано, не так ли?
– Ты опять передержал тосты. – Северус с удовольствием откусывает поджаренный кусочек и заедает салатом.
– Тебе нравится.
– С чего ты взял?
Гарри закатил глаза к потолку.
– Потому что ты это ешь.
– Не хочу умереть с голоду.
– Хочешь сказать, что я плохо готовлю? – иногда Гарри не может сдержаться. Ощетинивается, словно еж, может все испортить.
– Нет, – Северус качает головой и отпивает глоток чая. – Хочу сказать, что если после стольких лет я продолжаю питаться твоей стряпней, то это очень даже съедобно.
Гарри улыбается. На языке Северуса это означает: «Извини, ты вкусно готовишь», – потому что он умудряется раскритиковать даже то, что готовят домовые эльфы. Гарри уверен, что когда-нибудь Северус обязательно похвалит его напрямую.
Зато в этот раз можно совершить маленькую месть.
Гарри обхватывает ладонями теплые бока кружки и смотрит на Северуса из-под длинной челки.
– Я люблю тебя.
Обычно Северус напрягается от его слов: замедляет движения, хмурит брови или поджимает губы. Чаще – кивает в ответ, мол, «да, я принял к сведению». Иногда – не отвечает ничего.
Но сегодня все по-другому. Северус спокойно делает глоток чая и улыбается. Чуть-чуть, лишь приподняв уголки губ, но это уже не ухмылка и не усмешка, коих у него тысячи – на каждый оттенок эмоций. Это настоящая улыбка, от которой глаза чуть прищуриваются, и в них появляется свет – во много раз ярче, чем солнце на улице, и настолько же ценнее.
– Мое мнение по этому поводу ты вчера узнал. Оно не изменилось.
Прошлым вечером Гарри лежал, пристроив голову на обнаженное и влажное от пота плечо Северуса, и пытался успокоить дыхание, когда услышал такое простое «Я люблю тебя». Впервые за много лет. Он ответил: «Я знаю».
Гарри действительно знает. И никогда не позволяет себе сомневаться. Северус часто говорит, что природа наделила его бесценным даром: не знать сомнений. Гарри всегда с ним соглашается, потому что понимает: если бы не этот дар, он никогда бы не услышал от Северуса «люблю».