Снарри-форум

Говорят, для того, чтобы выкинуть все ненужное из головы, нужно для начала выкинуть все ненужное из дома, и это, наверное, очень мудрые слова, которых я бы с удовольствием послушался, вот только ситуация сложилась так, что дома-то у меня как раз нет, а есть только чемодан со шмотками да огромный старый сундук, который я годами сентиментально заполнял всяким хламом. И самое смешное, что винить во всем этом некого, кроме себя: прекрасно отдавая себе отчет в том, что наша семейная жизнь не сложилась, мы с Джинни терпели друг друга слишком долго, прежде чем я решился уйти, оставив ей дом – опять же, по своей воле, и, кажется, она была этому рада. Ну и слава Мерлину – значит, хоть что-то хорошее я сделал для нее в этой жизни.

Вот так и вышло, что я сижу сейчас на дощатом полу в абсолютно пустой квартире, расположенной на пятом этаже маггловского многоквартирного дома, таращусь на большой деревянный ящик, содержащий в себе воспоминания, и никак не решаюсь его открыть. Я и сам толком не помню всех вещей, что когда-то бережно складывал туда, и как оказалось, многие из них, такие как, например, завернутые в грубую ткань осколки зеркала Сириуса, я просто боюсь вспоминать, понимая, что они в очередной раз докажут мне чертовую жестокую истину – это не зеркало, а моя жизнь представляет собой просто осколки чего-то большого, вроде как бесценного, но так и не сбывшегося.

И все-таки я поднимаю крышку, удивляясь тому, что в сундуке не так много вещей, как мне казалось – заполнен не больше, чем на четверть, а из-под старых открыток и школьных писем уже виднеется край грязно-серой ткани, обернувшей пресловутое зеркало – в груди мгновенно начинает ныть, и я злюсь. Хватит уже жалеть себя, черт возьми. Я зажмуриваюсь, наощупь достаю его, без страха порезаться крепко сжимаю в ладони, подхожу к окну, вышвыриваю на улицу, и только потом открываю глаза, чтобы посмотреть на углубление, оставленное маленьким свертком в свежем снегу. С раннего утра занимаясь душевным стриптизом, который и смотреть-то, кроме меня самого, некому, я даже не заметил, что выпал снег. Хорошо, когда он выпадает прямо на рождество, но так плохо, когда это самое рождество не радует.

Теперь, когда зеркала нет, вернуться к сундуку оказывается на порядок легче, и я долго сижу, не обращая внимания на то, что отчаянно затекли ноги, перечитываю старые письма от Рона и Гермионы, и уже почти решаю принять их приглашение на рождественский ужин, как вдруг на самом дне ящика замечаю сверток, обернутый в темно-зеленую подарочную бумагу. Черт. Я ведь действительно забыл о том, что хранил ее все эти годы, хотя против воли хранил связанные с ней воспоминания в своей голове.

Заметив наконец, что ног я почти не чувствую, я трансфигурировал чемодан в низкое кресло и, с трудом поднявшись и не выпуская из рук свертка, перебрался в него, тут же погружаясь в воспоминания. Эту раритетную книгу по зельеварению я купил в букинистской лавке перед первым рождеством после победы – мне казалось совершенно правильным и абсолютно очевидным придти поздравить с рождеством профессора Снейпа, поговорить наконец по-человечески, забыть старые обиды, разрешить недоразумения. Да что там, мне действительно от души хотелось этого и, вопреки всякой логике, казалось, что он будет рад моему приходу, даже если и не покажет этого – я даже планировал остаться на праздник с ним, отклонив приглашения многих дорогих мне людей. Но он меня вышвырнул в тот день.

«С чего вы взяли, что имеете право приходить в мой дом, мистер Поттер?» – в ответ на мою робкую улыбку.

«С какой стати считаете, что я нуждаюсь в чьей бы то ни было компании сегодня, и почему решили, что имеете представление о том, какие книги меня интересуют?» – в ответ на протянутый подарок и смущенное лепетание о раритете.

«Неужели вы действительно вообразили себе, что мне могут быть интересны бредни восемнадцатилетнего мальчишки, Поттер?» – он даже рассмеялся – прежде я никогда не видел, как он смеется, и в тот момент решил, что лучше бы мне было этого никогда и не видеть. Почему-то упорно казалось, что, отсмеявшись, он скажет что-то вроде «Пятьдесят баллов с Гриффиндора, мистер Поттер», и мне вновь придется оправдываться перед всем факультетом.

Я стоял тогда, понурив голову, в первый раз молча выслушивая его оскорбления в мой адрес, и упрямо продолжал бессвязно бормотать что-то о том, что я правда считал, что нам нужно поговорить. Смеяться он перестал – и то хлеб – как-то по-птичьи склонил голову набок, поджал губы и, прищурившись, внимательно посмотрел на меня, а затем задумчиво проговорил: «Знаете что, Поттер? Подрастите хотя бы лет на десять, и тогда приходите, если эта неуместная потребность поговорить все еще будет вас терзать». И захлопнул перед моим носом дверь. До сих пор хорошо помню, какие два чувства я испытывал в тот момент – ненависть, охватившую все мое существо с новой силой, и удивление от того, что мне удалось не разрыдаться. Сам не знаю, почему я тут же не выбросил книгу у его дверей, а принес домой и бережно сложил в сундук. Может быть, собирался хранить ее в качестве памятника своему идиотизму, а может, и впрямь собирался ждать десять лет.

Десять лет? Я посчитал в уме и, не веря себе самому, пересчитал на пальцах: десять лет. Вот они и прошли, эти годы, и снова рождество, которое я вновь собираюсь встречать один, так почему бы и не попробовать... По крайней мере, я уже достаточно подрос для того, чтобы не бояться разрыдаться на глазах у старого учителя. Я усмехнулся и, зажав книгу подмышкой, покинул квартиру.

* * *

– С рождеством, профессор Снейп, – я улыбнулся и протянул ему темно-зеленый сверток.

Снейпа словно электрическом током ударило, когда он увидел меня на пороге, но нужно отдать ему должное – с собой он справился на удивление быстро. Я бы так не смог.

– Вы точны как… календарь, Поттер.

– Стараюсь, – было действительно странно видеть его после стольких лет. Странно, но… не непривычно, что ли. Так бывает, когда возвращаешься в дом, в котором прожил много лет, но затем не бывал очень долго.

– Поттер, – профессор внимательно изучал все еще стянутую оберткой книгу, – только не говорите мне, что это тот самый подарок, который вы собирались всучить мне десять лет назад.

Вот теперь мне стало неловко – я никак не думал, что он может помнить, как выглядел сверток. Впрочем, сорвавшись сюда в порыве очевидного безумства, я вообще ни о чем не думал. И вот как теперь выкручиваться?

– Тот самый, профессор, – я опустил было глаза, но тут же одернул себя и смело взглянул ему в лицо. – Я же говорил вам, что там старинная книга? Так вот, я подумал, что за десять лет она должна была приобрести еще большую ценность.

Губы профессора дрогнули, и я тут же испытал желание сказать еще что-нибудь забавное, чтобы это явно непривычное его мимическим мышцам движение все-таки переросло в настоящую улыбку, но придумать ничего толкового не смог. А мне, почему-то именно сейчас, так хотелось услышать его настоящий смех.

– Вы неисправимы, Поттер, – профессор отступил в сторону от дверного проема, пропуская меня внутрь. – И мне остается только гадать, не слишком ли маленький срок я назначил для вашего взросления.

Конец