Снарри-форум

Наклонившись, Гарри поднял с земли лист вяза, полностью красный, но жилки – жилки желтые, прорезающие истончающееся тело осеннего листа, словно вены худое запястье белокожего от природы человека. Непрошенная ассоциация в то же мгновение заставила сердце болезненно сжаться, но Гарри усилием воли сбросил с груди чуть было не придавившую намертво тяжесть. Он пришел этим утром в парк не для того, чтобы хандрить.

Воздух казался хрустальным: еще не слишком холодный, но на ощупь практически ощутимый, и как, если смотреть через стенки бокала - такого, в какой миссис Уизли на прошлой неделе наливала ему домашнее вино - красные листья блестят и переливаются в нем словно рубины. Таким воздух бывает только в начале октября, - подумал Гарри. Он не был уверен, потому что никогда раньше не был в это время года в Лондоне, а ведь тут такая погода могла стоять всю осень, ну или, по крайней мере, в течение месяца. Впрочем, все это было неважно, ведь ему нравилось думать именно так: нафантазированная им краткосрочность этого волшебства была прекрасным оправданием для того, чтобы выползти наконец из дома и пройтись по узким аллеям, из-за опавших листьев совсем не отличимых от газонов по бокам.

Впереди показалась затянутая узким черным пальто спина такого же одинокого, как он сам, путника. Длинные темные волосы мужчины были беспорядочно разбросаны по плечам, он слегка сутулился, но шаг был твердый, уверенный, вот только уверенность эта казалась напускной, будто бы он только притворялся, что ему есть куда идти. Гарри остановился на мгновение – этого просто не может быть! – затем, словно подстреленный, сорвался с места и побежал, быстрее, еще быстрее – только бы силуэт не растаял навсегда в красно-желтой колышущейся ряби.

- Северус! – он схватил путника за плечо, и тут же отпрянул: совершенно незнакомый мужчина смотрел на него, распахнув в изумлении серые глаза – не черные, не туннели, не колодцы, простые серые глаза обычного человека. – Простите, я обознался.

Опустившись на лавочку, Гарри спрятал лицо в замерзших ладонях. Прогулка не удалась, идея развеяться лопнула, как мыльный пузырь на ладошке любознательного ребенка, можно было возвращаться домой.

***

- Он не очнется, ты же знаешь, - Гермиона обняла его со спины, едва ощутимо коснулась губами макушки, и Гарри подумал, что из нее выйдет отличная мать. Когда это случится? Через три или четыре месяца, а может и меньше – он не помнил, не разбирался в таких делах, да и не считал времени. После победы время было бесконечно: еда, сон, какие-то бессмысленные встречи – он не помнил ни одной. Ни будней, ни выходных, праздники в доме Уизли – однообразные, шумные и ни за что не вспомнить, чей день рождения они отмечали в прошлом месяце. Газет он тоже больше не читал, открыв для себя неприятную особенность хороших новостей – они тоже были скучными и однообразными. Открываются ли новые школы, возобновляется ли работа магазинов, скобяных лавок или выпуск «Молний» - что из этого имело значение лично для него?

Гермиона поначалу проводила с ним много времени, умела вовремя взять за руку, знала точный момент, когда не вызовет раздражения предложением поесть и единственная из всех не предлагала посоветоваться с психологом. С ней было хорошо просто так, просто молчать и смотреть, как за окном ветер колышет листья. Он точно знал, что на площади Гриммо нет никаких листьев, но он как-то сказал подруге, что хотел бы иметь деревья под окном, и она ему их обеспечила в тот же день. Он тогда еще знал, что Гермиона станет хорошей матерью, и когда они с Роном сообщили ему о том, что ждут ребенка, он ужасно обрадовался и даже пошел с ними на Косую аллею праздновать и есть сахарную вату, которой будущей мамочке захотелось с такой силой, что «Рональд Уизли, если ты не достанешь мне ее сию же минуту, то те птички, которых я натравила на тебя на шестом курсе, покажутся тебе бабочками». Они гуляли весь день, шутили, смеялись, ели сладкую вату, шоколад и пончики, запивали все это жутко сладким лимонадом, а вечером Гарри думал о том, что беременность Гермионы – это последняя капля, совсем скоро у них не будет даже общих тем для разговоров, и тонкая ниточка, соединяющая его с миром живых людей вот-вот порвется.

Следующим утром он отправился в Мунго и потребовал впустить его в палату Северуса Снейпа – его, конечно же, пустили: кто может отказать в такой малости спасителю Британии?

Снейп лежал на белых простынях, был укрыт да пояса белым одеялом, и сам был весь белый-белый, настолько белый, что полосатая больничная пижама казалась чужеродным элементом. Захотелось сорвать ее к чертовой матери, чтобы открыть такую же белую – он почему-то был уверен – безволосую грудь. Гарри усмехнулся своим мыслям, тряхнул головой и трансфигурировал ненужные никому домашние тапочки в удобное кресло. Шрам на горле завораживал: грубые, извивающие рубцы пересекали худую шею, казалось, даже и вовсе опоясывали ее, но это не могло быть так – с такими ранами выжить было бы точно нельзя. Впрочем, разве это жизнь?

- Да и у меня, в общем, тоже не жизнь, Снейп, - зачем-то продолжил он свой монолог вслух, - хотя тебя бы, полагаю, это не слишком расстроило. Я сам не знаю, в чем проблема – Гермиона говорит, что это посттравматический синдром, а Рон считает, что я просто отвык нормально функционировать без острых ощущений. Мордред его разберет, может он и прав, - Гарри пожал плечами, не отдавая себе отчета, что некому на него смотреть – ему отчего-то легко было сейчас говорить. – Знаешь, Снейп, я должен был придти раньше, я задолжал тебе столько извинений, что теперь и за год не рассчитаться, но мне все казалось, что приди я, ты тут же очнешься и пристукнешь меня на месте за то, что я бросил тебя умирать, да и за все остальные прегрешения. Но я же не знал, что ты… - Гарри на минуту задумался. – Я ведь даже не знаю, какой ты, Снейп. Хороший, добрый, честный? Справедливый? Ничего из этого. Может быть, верный – и то большой вопрос – но это не повод перед тобой извиняться, правда? Вот ведь какая чушь, я собрался просить прощения целый год, а не смог даже один раз, - он подтянул колени к самому подбородку и обвил их руками. - Просто жаль, что все сложилось именно так, а не иначе, и я не успел узнать, за что мог бы искренне извиниться перед тобой.

Гарри нес всякие глупости несколько часов, а потом уснул в кресле рядом с кроватью – впервые уснул глубоким спокойным сном без задергавших его вконец кошмаров. Он проспал бы до завтра, если бы одна из целительниц не пришла в палату и не разбудила его. В животе урчало и жутко хотелось яичницы с беконом.

***

- Он не очнется, Гарри, - Гермиона тяжело вздохнула и положила ладонь на начинающий округляться живот. – Все говорят, что он не очнется, его держат на жизнеобеспечивающих чарах, без них его сердце остановится.

- Вот и пусть держат, - Гарри отвернулся, не выпуская из ладони прохладных пальцев профессора. Он не любил, когда подруга заводила эту песню, а заводила она ее все чаще.

- Всегда? – Гермиона невесело усмехнулась. – Они не могут, и ты это знаешь не хуже меня. Если к концу года не будет никаких улучшений, чары снимут. Ты проводишь здесь почти все дни напролет уже больше двух месяцев, сам подумай, каково тебе будет, когда он, - она сбилась и умолкла, но ненадолго. – Ты должен перестать сюда ходить, посмотри на себя: исхудал, круги под глазами, и нервы ни к черту.

- Мне здесь спокойно, - Гарри упрямо не желал поворачивать головы – в груди клокотало готовое выплеснуться раздражение, а никакого желания подтверждать гипотезу о нервах ни к черту у него не было.

- Почему? Объясни мне!

- Потому что здесь никто не говорит мне что делать.

Гарри многое отдал бы за то, чтобы ему сказали, всё сказали, может быть, даже накричали и послали к черту, только бы открылись эти глаза, и некрасивые красные пятна - он не раз видел, как они вспыхивали на щеках профессора в моменты ярости – появились на этом невозможно белом лице. Он даже перенес бы, если бы на него брызнули слюной. А еще он не знал, зачем ему это все, просто чувствовал, что зачем-то нужно. Просто потому что одиноко.

Гермиона ушла незаметно, не прощаясь, неслышно прикрыв за собой дверь.

Хотелось заплакать от жалости к себе, но большие мальчики не плачут, и он только крепче сжал ладонь Снейпа. Ладонь едва ощутимо сжалась в ответ.

***

- Ты собираешься здесь ночевать, Поттер? – голос профессора больше не был похож на глубокий баритон, некогда заполнявший хогвартские подземелья до самого последнего уголка, и сносно различать слова в этом клекоте Гарри научился только неделю назад.

- Не говорите пока, скоро принесут зелье для связок и станет легче.

Снейп фыркнул, но умолк. Гарри знал, что тот невысокого мнения о лечебных составах, которые поставляются в Мунго.

- Встанете на ноги и тогда сварите себе сами – все что захотите, а пока придется потерпеть, - Гарри поднялся со своего уже продавленного кресла, которому он давно не трудился возвращать прежнюю форму, и подошел к окну. – Листья уже желтеют, вам видно оттуда? – он знал, что Снейп ни черта не может разглядеть со своего места, но продолжал провоцировать его раз за разом, надеясь, что так сможет заставить того побыстрее встать. Профессор уже мог шевелить ногами, но подняться все еще не мог, а колдомедики не могли понять, что за дрянь была в ядовитых железах любимой питомицы Волдеморта и чем эту дрянь лечить.

***

- Тебе не кажется, что пора оставить меня наконец в покое? - Снейп присел на лавочку на заднем дворе госпиталя и принялся ворошить тростью желтоватые листья, еще не ковром, но почти ровным тонким слоем устилавшие серую землю.

Гарри так не казалось, более того, ему не казалось, что профессору действительно хочется, чтобы он перестал приходить. В последнее время они научились общаться без взаимных упреков, практически перестали выяснять отношения, бросаться бессмысленными теперь обвинениями и даже иногда говорили – просто так, ни о чем, но чаще о листьях. Гарри никогда в жизни не говорил столько о листьях, но они, несомненно бывшие спасением от всех бед на свете, продолжали неотвратимо заполнять собою весь мир. Обратив внимание на то, что Снейп пытается тростью подтянуть к себе один из особо ярких - кажется, буковый - он присел на корточки и подал его своему спутнику.

- Красивый, - улыбнулся он тому, с какой осторожностью профессор протянул руку к листу. Рукав мантии задрался, обнажив запястье, испещренное ярко-голубыми венами – у него самого на руках вен было почти не разглядеть. Он же Принц, - вспомнил Гарри, - а у принцев должна быть голубая кровь. Всего секунду обнаженная белая кожа была перед глазами, но потом, ворочаясь без сна в своей постели, он видел это запястье с венками как наяву и думал о том, что непременно должен был его поцеловать. Мысль о том, что он должен поцеловать Снейпа не казалась ему странной – почему должно быть странным хотеть поцеловать единственного человека, с которым ты общаешься, который рядом вот уже три месяца, который – по-своему, конечно – ценит его таким, какой он есть.

***

Северус Снейп исчез из своей палаты в госпитале святого Мунго в тот день, когда над Темзой впервые поплыл ледяной осенний туман, мелкими мерзкими каплями, точно холодными пальцами, проникающий под одежду мокрых и взъерошенных, недавно покинувших теплые постели людей. Гарри сидел на своем кресле у окна и смотрел, как с поредевших уже листьев медленно капает на землю кажущаяся липкой влага, и думал о том, что это могло бы стать неплохой темой для разговора, но палата пуста – ни прощания, ни записки, ни намека, где искать. Он непременно будет искать, сводя себя с ума, теряя аппетит, жалея о том, что три дня назад не поцеловал белое запястье, и, конечно же, не найдет. Он знал.

Кресло больше не казалось таким удобным, и Гарри без сожаления вернул ему первоначальным облик. Тапочки оказались поношенными.

***

Жесткий и болезненный кашель не проходил уже третий день несмотря на то, что Кричер где-то раздобыл для него перечное зелье – очевидно, лекарство существенно уступало по качеству тому, которое когда-то, миллион лет назад, Снейп варил для лазарета в Хогвартсе. Это не удивляло. Удивлял себя он сам. Зачем он поперся в этот парк? Развеяться? Забыть? Какие глупости. Все, чего он добился, так это напугал незнакомого мужчину, да потаращился еще немного на листья, сменившие к этим дням окрас в последний раз. Скоро они покоричневеют и скукожатся – точно так, как с каждым проведенным наедине с собой днем скукоживается душа Гарри. Почему он не сказал? Что он должен был сказать, Гарри так и не придумал, но что-то совершенно точно должен был, что-то такое, что заставило бы Снейпа не уходить или хотя бы позвать Гарри с собой. Куда – значения не имело. Зачем – сформулировать он был не в силах.

Дверь тихонько скрипнула, едва слышно пропели половицы.

- Кричер, мне ничего не нужно, - поворачиваться было лень, но половицы продолжали скрипеть – сумасшедший домовик, похоже, переминался с ноги на ногу у него за спиной. – Ты меня слышал? – повысил Гарри голос и тут же согнулся пополам в ужасном приступе кашля.

- Определенно, чокнутый эльф был прав, когда попросил меня прихватить с собой перечное зелье, - совершенно живой и осязаемый Снейп достал из кармана флакон и протянул его Гарри. – До дна.

Колени подогнулись, а кончики пальцев начало покалывать. Почему-то казалось, что профессор вернулся с того света.

- Где он тебя нашел и откуда знал…

- До дна, Поттер, - кажется, Снейп еле сдержал улыбку, или Гарри это от жара сейчас показалось. Ему в последнее время вообще много чего кажется.

Проглотив омерзительное зелье одним махом, Гарри перевел дыхание.

- Я искал тебя, - он не станет спрашивать, почему Снейп ушел, он и так отлично это понимает, просто он все еще должен ему что-то сказать и у него получилось вполне неплохое начало. Ему еще нужно о стольком поведать: и про парк с красными листьями, и про похожего незнакомца, про то, что старый дом Снейпа зарос плющом, который все еще зеленый, несмотря на холода...

- Очевидно, зайти в Хогвартс тебе, в отличие от твоего эльфа, в голову не пришло, - Снейп присел на край дивана и похлопал рядом с собой рукой, - ложись, Поттер, ты весь горишь. Похоже, теперь моя очередь исполнять роль сиделки. Хотя погоди, я кое-что забыл, - он порылся в кармане мантии и извлек на свет что-то крохотное и желто-красное, направил на него палочку и комок превратился в неаккуратный пучок кленовых листьев.

- Держи, - Снейп протянул руку, подавая букет, и рукав мантии так знакомо задрался, открывая запястье.

- Я тоже кое-что забыл, - если не сейчас, то никогда. Гарри рванулся вперед, перехватил руку и прижался губами к тонкой коже – точно там, где сквозь нее так сильно просвечивали вены. Рука дернулась, но сразу же расслабилась, и листья посыпались на ковер.

<b>fin.</b>