Снарри-форум

Я готовлю кашу на завтрак. Поттер, скучая, раскачивается на стуле и время от времени зевает с опасностью вывихнуть челюсть. Его рабочий день начинается в шесть утра, потому что именно в шесть я просыпаюсь. Значит, ему приходится просыпаться около пяти и тащиться ко мне из Лондона. И караулить до полуночи, пока я не лягу спать.

Раньше он просиживал все дни с суровым видом, в форменной мантии, с палочкой наперевес; выглядело до крайности нелепо. Теперь мантию он не надевает, палочка валяется на столе, взгляд осоловелый.

Я склоняюсь над кастрюлей — похоже, каша не удалась, все-таки кухонные жучки испортили манку. Выключаю плиту, уничтожаю кашу эванеско, иду готовить чай.

Поттер уже не удивляется. Хотя когда я в первый раз спалил завтрак, чуть не упал со стула. Пришлось рассказать ему про то, что сапожник ходит без сапог. Каша не аконитовое зелье, испортить ее не смертный грех. И вообще, я не ем по утрам. Просто придерживаюсь режима. Режим требует вставать в шесть, умываться и готовить завтрак. Глупо, но как еще не сойти с ума, оставаясь запертым в собственном доме наедине с аврором? Только придерживаться дисциплины.

Кстати, когда завтрак удается, я кормлю им Поттера. Он только поначалу отказывался, потом перестал. Все-таки растущий организм.

— Скажи, чем ты моешь голову? — спрашивает он вдруг.

— Что за дурацкий вопрос?

— Поспорил, — нагло заявляет Поттер. — Поспорил на бутылку текилы, что выясню, чем ты моешь волосы, если моешь, конечно.

— Человек, с которым ты поспорил, учился только в Хогвартсе — или начальное маггловское образование у него тоже есть?

— Не знаю. А это имеет значение?

Я вздыхаю.

— Неучи, — говорю я ему. — Самое безопасное мыло делается из жира клинохвостов. У магглов есть аналог, который они называют хозяйственным мылом.

Поттер даже улыбаться перестает.

— Я, конечно, знаю, что такое хозяйственное мыло, — говорит он. — Но мне бы в голову не пришло мыть этой дрянью волосы.

— Потому что тебе не приходилось часами стоять у котлов. Один волос, попавший в варево, способен его испортить. А мыло делает волосы жесткими, более крепкими, и не позволяет случиться такой неприятности. Ясно?

— Вообще-то зельевары на работе носят шляпы, — заявляет Гарри.

— Я не люблю шляпы.

— Понимаю. На мозги давит. И кстати, ты не варишь зелья, уже давно.

— Я был бы признателен вам, мистер Поттер, если бы вы свои обязанности выполняли молча.

Ну да, не варю. Просто над некоторыми привычками не задумываешься.

***

Некоторое время он молчит. Дуется. Но на долгое молчание он не способен:

— Думаешь, мне нравится, — голос обиженный, — мне нравится, что я торчу тут как привязанный?.. Не понимаю, почему никто другой не может наблюдать за тобой! Тоже мне, работа: оценить благонадежность бывшего Упивающегося Смертью!..

— Сам выбрал профессию аврора!

— Это отвратительно — быть надсмотрщиком и торчать тут как болванчик в свой собственный день рождения...

Поттер действительно разочарован. Мало веселого в том, чтобы день за днем проводить в чужом темном доме потому только, что приговор Визенгамота предписывает постоянное наблюдение за мной в течение неопределенного времени. Формулировка «до момента, когда лояльность будет окончательно установлена» настолько расплывчата, что можно — теоретически — состариться в моей компании.

— Такое безделье плохо сказывается на мыслительных способностях, — изрекает он. — Знаешь, что Гермиона два месяца провела в Малфой-мэноре, чтобы оценить лояльность Малфоев?

— Допустим.

— Теперь Драко шлет ей любовные вопиллеры с обращением «котеночек!..» Нет, это нормально?.. А она принимает как должное! Котеночек! Отвратительно. Я даже спросил, не опоил ли ее чем Малфой. Она обиделась и не разговаривает со мной.

— Действительно, ужасно! — поддакиваю я. Драко с первого курса неровно дышал к Грейнджер, это было видно любому. Интересно — правда опоил или все-таки взял природным малфоевским обаянием? Ну, или мэнором с его хранилищем редкостей, кто разберет эту Грейнджер.

— Да я бы умер, если бы кто-нибудь назвал меня «котеночком»! Бред какой.

***

До обеда Поттер тоскует в гостиной, я редактирую чужие статьи для Вестника. Надзор надзором, но надо зарабатывать на хлеб насущный.

В полдень я предлагаю сходить в магазин за продуктами. Поттер ворчит, что чувствует себя домохозяйкой, но покорно плетется вслед — осуществлять контроль за моей законопослушностью.

В обычном маггловском супермаркете я беру сыр, бекон, овощи, молоко и муку; что-то попалось под руку случайно — вроде шоколадного печенья, его Поттер любит, я знаю. В винном отделе беру текилу. День рождения все-таки.

Возвращаемся домой; Поттер хмурится.

— В горле першит, — сообщает он. — Я тут заболею скоро.

— Как насчет того, чтобы..? — спрашиваю я, кивая на бутылку с золотистым напитком.

Он немного колеблется.

— Я нарежу лайм, — сообщаю я, не дожидаясь отказа.

— Это лайм? — заинтересовывается он. — Я думал, что это лимоны, только какие-то невыразительные...

— Если бы лимоны при мне начали выражаться, мне бы это сильно не понравилось.

Он фыркает.

— Колонисты в Индии доказали на себе, что вовремя выпитая бутылка пива спасает от холеры, — говорю я.

— Да ну?

— Да, — уверенно отвечаю ему. — И значит, текила от ангины спасет точно. Главное, правильно ее пить. Итак… — Ставлю на стол два стаканчика и блюдце с солью. — Насыпаем немного соли в углубление у большого пальца. Выжимаем на соль каплю сока лайма. Слизываем… И залпом выпиваем!

Поттер бесстрашно следует инструкции.

— Повторить? — спрашиваю.

Он качает головой. Я наливаю по второй.

— Можно дольку лайма съесть до того, как выпьешь, — советую я. — Давай, сравни. Пока без соли.

Выпиваем враз.

— Закусывать надо, — полузадушенно выдает Поттер.

— Сейчас сделаем лазанью.

Я вожусь с тестом. Поттер кромсает помидоры и лук. Получается что-то не слишком похожее на лазанью, но, может, станет лучше, когда испечется. Ставлю в духовку.

— Еще по одной, — командую.

— Меня уволят за пьянство на работе, — пытается соображать Поттер. — Впрочем, тогда буду свободен. Давай по одной.

— А если по две, я тебе покажусь распрекрасной компанией. Так, ангина. Долечим перцем. Бери маленький стручок красного. Быстро зажевал — и запил!

У него слезы на глазах.

— Ты специально, — озаряет его. — Знаешь… распрекрасная компания… запомни! Мне все равно не выпить столько, чтобы оценить тебя рядом и твой дом, кстати. Ты вовсе не какой-нибудь там прекрасный цветок! Да если бы даже и был, я бы стал травой и вырос рядом, чтобы задушить тебя нахрен!

— Отлично. Давай, еще способ. Берем лайм. Следи, потом будешь сам делать. Разрезаем пополам. Мякоть удаляем. Ну почти как с ядовитыми свинобобами, ты должен помнить, я тебе за них поставил тролля. Наливаем туда текилу, добавляем лед. Это тебе. Это мне. Так что там насчет задушить меня нахрен? Валяй. — Насмешливо поднимаю руки вверх. — Я не буду сопротивляться.

Все-таки алкоголь на него действует стремительно. Вот что значит — мало практики. Он подходит ко мне, обнимает — и приподнимает.

— Так и думал, что весу в тебе мало, — заявляет удовлетворенно. — Легкая кость.

— Душат за горло, придурок…

Из духовки тянет дымом. Открываю. На лазанью вообще не похоже.

— Продолжим, — бодро продолжаю урок. — У меня есть тоник. Как раз подойдет. Итак. В один стакан текилу, тоник. Стакан закрываем рукой, встряхиваем, шлепаем о стол — и пьем залпом!

Поттер повторяет. Потом берет вилку и начинает ковырять лазанью.

— И что, итальянцы это едят? — спрашивает с сомнением. — Дикие люди.

Я с ним согласен. Делаю сандвичи с ветчиной и зеленью. Нормальная английская еда.

— Мне понравилось с солью, — заявляет он. — А тебе?

— Мне нравишься ты.

— А?..

— Я ничего не говорил.

Нет, правда нравится. Иногда с ним занятно. Режу лайм, обсыпаю солью с одной стороны, черным перцем — с другой, протягиваю. Он сомневается. Потом берет, но предупреждающе произносит:

— Текила заканчивается.

— Заклинание увеличения еще никто не отменял.

И он не глядя делает едва заметное движение палочкой. Бутылка текилы оказывается полной. Кажется, я недооценил его опыт в этом деле.

— Так, хлопок ладонью — и лайм!..

Все-таки мы пьем слишком быстро. Бутылка еще на закончилась, а моего надзирателя явно клонит в сон. Ладно, так и быть.

— У меня сейчас по графику, — я откашливаюсь, — уборка дома. Начинаю я со спальни. Пойдем, проконтролируешь.

— Я не хожу в твою спальню… вроде.

— А вдруг у меня там запрещенные артефакты? Давай, Поттер, вставай, не нарушай мне режим.

Он довольно ловко поднимается и идет из кухни. В коридоре вдруг останавливается и говорит мне, сердито и жалобно:

— Я с тобой вообще забыл о личной жизни. Мог бы сейчас встречаться с девушкой. Целоваться с ней на набережной.

— Можешь меня поцеловать, я разрешаю.

— А ты умеешь? — В нем прорезается неожиданное ехидство.

— А ты проверь.

— Иди сюда.

Целуется напористо, но в этом жесте куда больше хулиганства, чем возбуждения или, Мерлин упаси, нежности.

Когда он отрывается, сам удивляясь собственной выходке, говорю:

— Фигово. Теперь я покажу, как надо.

О, вот так уже лучше.

Азарт — великая вещь: интересное занятие трудно бросить. Продолжал бы и продолжал. Но здравый смысл берет верх. Все-таки домогательства не лучший способ искать общий язык с собственным надзирателем, не Малфой же я, мне не может так повезти.

— Нет. — До Поттера тоже доходит. — Так нельзя.

Ну вот, я же говорил.

Толкаю его в спальню, к кровати, предлагаю:

— Полежи, пока хмель не выйдет.

— А…

— А у меня уборка по графику.

Он засыпает мгновенно. Нет, все-таки маловато опыта.

Вздыхаю, выхожу из спальни, прикрыв двери. Иду на кухню. Там, в верхнем ящике стола, лежит пергамент, который замученная министерская сова принесла мне вчера поздно ночью: Визенгамот таки решил отменить мне домашний арест. А до Поттера сова, кажется, уже не добралась. Вот и сделаю подарок.

Ладно, будем считать, мы с ним расстались по-хорошему. Хулиганство, конечно. Но завтра он уже будет от меня свободен, найдет себе девушку, будет целоваться с ней на набережной, потом, наверное, расстанется, потом научит друзей пить текилу. Все нормально.

А сегодня я еще развлекусь его растерянным видом, когда он проспится. Потом, конечно, дам зелье от головной боли. Но не сразу…

Нервно хмыкаю, начинаю мыть посуду. У меня уборка по графику. Надзор, не надзор — если не заниматься делом, с ума сойду. Потом перебираюсь в гостиную. Остановливаюсь у зеркала, рассматривая себя:

— А губы-то распухли. — Гляжу еще на это дикое зрелище. — Старый клоун.

Зеркало дипломатично молчит.